В Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге прошла презентация книги Бориса Солоневича «На советской низовке» переизданная впервые в России журналом «Истории русской провинции» и Орловским отделением Общества «Двуглавый Орел».
В издательстве «Картуш» журналом «Истории русской провинции» и Орловским отделением Общества «Двуглавый Орел» издана впервые в России книга писателя Бориса Солоневича. «На советской низовке». Большая часть событий документального повествования, проходят в начале 30-х гг. прошлого века в Орле, где Б. Л. Солоневич жил на поселении, после освобождения из лагерей и работал фотографом на железной дороге станции Орел, в этом году отметившей свое 150-летие. Презентация книги прошла в Санкт-Петербурге, во время XVI конференции «И. Л. Солоневич — идеолог Народной монархии».
Борис Лукьянович Солоневич (1898–1989) прожил не менее яркую жизнь, чем его старший брат — Иван Лукьянович, автор «России в концлагере» и «Народной Монархии». Он родился 20 января 1898 года в селе Рудники Пружанского уезда Гродненской губернии. Был третьим сыном в семье Лукьяна Михайловича Солоневича и Юлии Викентьевны (урожд. Ярушевич). Старший братья — Иван (1891–1953) и Всеволод (1895–1920). Отец был народным учителем, но через год после рождения Бориса оставил это дело и стал мелким чиновником, а впоследствии прославился как историк-краевед и общественный деятель, издавал газету «Северо-Западная Жизнь», которую финансово поддерживал сам П. А. Столыпин.
Среднее образование Борис получал сначала в Виленской Второй гимназии, потом в 11-й Московской, а завершил его уже столице Империи — в 8-й Петроградской гимназии на Васильевском острове, которую окончил в мае 1017 года. После чего поступил на кораблестроительное отделение Петроградского Политехнического института императора Петра Великого.
Во всех своих автобиографиях Борис Солоневич с гордостью сообщал, что стал скаутом уже в 1912 году. Многих историков скаутинга это до сих пор вводит в смущение. Однако и основатель движения русских скаутов О. И. Пантюхов в 1909 году тоже начинал с «потешных» отрядов, а история ведется именно с этой даты. Так что позднейшее признание Бориса Лукьяновича объясняет, что он имел в виду: «Я, лично, помню, как ещё мальчиком в 1911–1912 годах в Вильне мы объединились, как скауты, ещё неясно понимая, что это такое».
Старший брат Иван примкнул к другому молодёжному спортивно-патриотическому движению тех лет — «Соколу». Увлекался борьбой, боксом, футболом, гимнастикой. В 1914 году стал вице-чемпионом России по гиревому спорту. Ещё раньше начал работать журналистом в отцовской газете, которая выходила сначала в Вильно, потом в Гродно, а затем уже в Минске. Газета стояла на православно-монархических позициях, полемизировала с сепаратистами и революционерами, за что в «прогрессивном» обществе считалась органом Охранного отделения. Солоневичей это, впрочем, нисколько не смущало.
Младшие братья тянулись за Иваном не только в спорте (несмотря на то, что все страдали близорукостью и носили очки), захотелось попробовать себя и на газетном поприще. Журналистский дебют Бориса состоялся осенью 1914 года, в начале Первой Мировой войны. Вот в номере «Северо-Западной Жизни» от 11 октября 1914 года нахо-дим такой материал: «В Августовских лесах (письмо гимназиста)». Он сопровождается вводным предложением Лукьяна Михайловича Солоневича: «Редактор «Северо-Западной Жизни» получил от своих сыновей, гимназистов 8 и 6 классов Виленской 2 гимназии следующее письмо» — и далее собственно текст, повествующий о том, что они видели вблизи фронта. После коллективного творческого опыта с братом Всеволодом шестнадцатилетний Боб (семейное прозвище) 28 ноября отмечается в газете отца уже самостоятельно, опубликовав корреспонденцию «Виленские гимназисты на передовых позициях». Эту дату можно с полным основанием считать началом его журналистской и писательской деятельности, продолжавшейся примерно семь десятков лет — до тех пор, пока он совсем не ослеп.
Летом 1917-го Борис уезжает на каникулы к отцу на Кубань, в Майкоп. Там его и застает большевистский переворот. Он записывается в Добровольческую армию — в офицерскую роту «Спасение Кубани». Помимо участия в боевых действиях, продолжает вести скаутскую работу. Его статья о спорте в этих молодёжных организациях была опубликована в сборнике «Русский Скаут», вышедшем под редакцией Э. Цытовича в Армавире в 1919 году. Известно также, что на территориях, занятых белыми, Борис Солоневич сотрудничал в газетах «Единая Русь», «Кубанское Слово», «Свободная Речь» и «Осваг» (Осведомительное агентство).
В Киев, по его собственным словам, «прорвался к брату Ивану в гости из Ростова только на несколько дней». Дал несколько корреспонденций в газету «Вечерние Огни». Во время этой командировки Борис повидался и со средним братом Всеволодом. О нем мы знаем немного. Перед революцией Всеволод тоже был студентом, в Гражданскую воевал на стороне белых. Из воспоминаний Ивана Лукьяновича известно, что Всеволод Солоневич одно время служил комендором, то есть наводчиком артиллерийского орудия, на канонерской лодке «Некрасов», потом недолго на бронепоезде и вновь — на флоте. Последним местом его службы стал линейный корабль «Генерал Алексеев». До революции этот линкор Черноморского флота именовался «Император Александр III», после Февраля — «Воля», а уже в Гражданскую был назван в честь основателя Добровольческой армии. Жизнь Всеволода Солоневича оборвалась в 1920 году в Севастополе. Борис не успел проститься с братом.
В Константинополь старший скаутмастер «Дядя Боб» эвакуировался уже из Новороссийска. А когда в мае того же 1920-го начальник Политической части Главнокомандующего ВСЮР предложил О. И. Пантюхову вернуться из Константинополя в Крым для организации и возглавления Главной квартиры скаутов, тот послал в Крым вместо себя Бориса Солоневича. Обстановка не благоприятствовала созданию Главной квартиры, Б. Л. Солоневич вернулся в Константинополь с докладом О. И. Пантюхову, но не остался в Константинополе, а поехал обратно в Крым, к своим скаутам.
Он работал переводчиком в американском Красном Кресте.
«Передо мной во всей своей трагичности встал вопрос, — вспоминал Борис в книге «молодёжь и ГПУ», — оставаться ли на чужбине или возвращаться на Родину, под чьей бы властью она ни была. В душе разыгралась буря мучительных противоречий. Победило желание остаться на родной земле, разделить с другими тревоги и опасности будущего, продолжить свою работу и свою борьбу на пользу Родине, и вот быстроходный американский миноносец несет меня обратно к русским берегам…».
Вскоре выяснилось, что в Севастополе уже заканчивалась эвакуация, американцы решили туда не идти, предложили Борису не сходить с корабля, зайти вместе в Керчь, а потом вернуться в Турцию. Он отказался и сошел на берег в Ялте, откуда уже ушли последние пароходы и куда ещё не пришли большевики. Так начиналась его 14-летняя эпопея в Советской России.
С приключениями добравшись до Севастополя, «дядя Боб» был радушно принят в скаутской семье. Впрочем, скаутский отряд вскоре перешел под опеку отдела Всевобуча, в его состав даже пришлось включить политрука-комсомольца. Попутно Борис, как известный спортсмен, возглавил «Первый Севастопольский рабоче-крестьянский советский спортивный клуб имени Н. И. Подвойского» и стал председателем Крымского олимпийского комитета.
В 1921 году, увидев в газете «Красный спорт» фото брата (в ряду других спортсменов-чемпионов), Иван Солоневич послал почти «на деревню дедушке» — на адрес Севастопольского Всевобуча — письмо брату. После отсидки в ЧК с женой и маленьким сыном Иван обосновался, от греха подальше, под Одессой — в городке Ананьеве, и звал Бориса к себе: «В такое время плечо к плечу легче воевать с жизнью».
Воевали так: варили мыло из дохлого скота, пробовали «спекулировать», много чего пробовали. Самое колоритное: братья ходили по окрестным селам и устраивали незамысловатые спортивно-концертные представления, за которые сельчане расплачивались натуральными продуктами. Иногда компанию Солоневичам составлял великий русский борец И. М. Поддубный, которого нелегкая судьба тоже занесла в Ананьев. Немногим позже, уже в Одессе, Поддубный устраивал борцовские поединки в местном цирке, там Борис выступал «под австралийским псевдонимом» Боб Кальве.
Параллельно, как и всегда в его советские годы, шла скаутская работа, на тот момент в Одессе существовало три русских скаутских отряда и один еврейский. А третьей — служба в АРА, Американской администрации помощи голодающим. Помочь удалось многим, но тех, кто нуждался в помощи, — было много больше.
В 1922 году Борис Солоневич был арестован ВЧК по обвинению в организации «антисоветских скаутских банд» (по одним данным — это произошло весной 1922-го, по другим — осенью). Срок — 2 года. Благодаря хлопотам друзей и знакомых отсидеть пришлось только год, но так близко к смерти он, наверное, ещё никогда не был.
После отсидки, чтобы не подвергать опасности семью старшего брата, Борис переезжает в Севастополь, где устраивается инструктором физкультуры в Рабоче-Крестьянский Красный Флот. В 1924-м он уже — инструктор физкультуры Черноморского флота, к концу того же года — инспектор физической подготовки Красного Флота в Москве (почти адмиральская должность, как писал Иван Солоневич).
Здесь он смог завершить прерванное революцией обучение и получить высшее образование, закончив экстерном Государственный институт физической культуры по кафедре врачебного контроля над физкультурой. Здесь он женился в конце 1925 (или начале 1926) года на Ирине Францисковне, урожденной Пеллингер.
25 мая 1926 года (по другим данным — 2 июня) Борис вновь был арестован — шла целая волна по «зачистке» скаутских деятелей. Старший скаутмастер Б. Солоневич получил 5 лет Соловков. В ноябре жена и брат провожали его на Николаевском (ныне — Ленинградском) вокзале в Москве. Перед отправкой в СЛОН он впервые увидел своего первенца — сына Георгия (назван в честь небесного покровителя скаутов).
Именно соловецкие воспоминания легли потом в основу повести «Тайна Соловецкого монастыря», а также книги «Молодёжь и ГПУ».
Известный исследователь русского скаутинга Ю. В. Кудряшов пишет: «Его книга «Молодёжь и ГПУ» посвящена памяти расстрелянных в лагере осенью 1929 г. скаута Д. Шипчинского и «сокола» С. Грабовского. И хотя почти все герои носят вымышленные имена, тем не менее, по словам скаутов-ветеранов, они легко узнаваемы. Да и сам Солоневич в переписке с Пантюховым назвал некоторые истинные имена скаутов, отбывавших срок вместе с ним: Сергей Шорыгин, Владимир Зотов, Сергей Шибанов, Погодин, Леонид Старцев, Юрий Шипчинский, Веревкин, Владимир Сабинин, Глеб Бострем, Евгений Ивницкий, Вячеслав Юрканский, Дмитрий Шипчинский, Борис Зеленов, Семен Гурвич, Дмитрий Ганешин, Борис Соколовский — всего 15 скаутов и 2 герлскаута».
В главе «Знамя скаута» Борис Солоневич делает сноску: «На эту тему мною написана одноактная пьеса, которая уже ставилась русскими скаутами Гельсингфорса и Софии». Очевидно, он имеет в виду пьесу «Похороны старого знамени», публикации о ее постановке встречаются в эмигрантской прессе.
Сначала — Кемский лагпунткт, а потом — и сам остров. В отделе труда СЛОНа Борис не задержался, выступив с проектом организации спортивной станции. Проект чекистам понравился. Когда в 1927 году на святом острове снимали документальный фильм «Соловки», физкультурная часть стала одной из самых ярких, и первое место в ней было отведено Борису Солоневичу. Его лицо, как и лица многих других заключенных, впрочем, в кадр ни разу не попало, но знакомые узнавали по телосложению.
А весной 1928-го случилось и вовсе чудо чудное:
В моем организме оказалось наследственно слабое место — глаза, и по этому месту ударили все невзгоды.
Думать о лечении и уходе здесь, на Соловках, было бы наивностью. Люди с последними степенями туберкулеза посылались сюда и гибли сотнями от лагерных условий, от работы, от цынги, от полярного климата… Где мне, контрреволюционеру, было мечтать о том, что вопрос о моем гаснущем зрении обеспокоит кого-либо из чекистов?.. Меня спасла помощь брата и жены. Где-то там, в Москве, от скромного бюджета отрывались крохи и посылались мне… Не будь этого — не уйти бы мне с Соловков живым и зрячим…
В конце апреля 1928 г. разразился гром среди ясного неба. Пришла бумажка:
«Заключенного Солоневича, Б. Л. направить в Ленинград, в тюремную больницу имени д-ра Гааза»…
И вот, как-то вечером мне объявили, что рано утром я на лодке отправляюсь на материк…»
После обследования Соловецкую каторгу ему заменили ссылкой в Томск. Там он работал в городском совете физической культуры, в Томской трудовой коммуне ОГПУ, а затем, по окончании срока, в 1930 году был отправлен уже в Орел — из ссылки в высылку, как пораженный в правах и лишенный возможности жить, где заблагорассудится. Там предстояло провести ещё три года под охраной «недреманного ока» ОГПУ. Работал сначала опять по физкультуре, а потом — фотографом в отделе технической пропаганды железной дороги.
Весной 1932-го — опять арест, Лубянка, Бутырка. В попытке соорудить очередное коллективное дело по скаутам Бориса продержали в тюрьме несколько месяцев без предъявления обвинения. Этот арест переполнил чашу терпения, и он наконец соглашается на предложение старшего брата бежать за границу. Под видом туристов в Карелию отправляется группа в таком составе: Иван, Борис и Юрий (сын Ивана) Солоневичи, жена Бориса Ирина и Степан Никитин. Последний участник — сослуживец жены Ивана Тамары Солоневич, которая к тому времени, оформив фиктивный развод, легально выехала в Германию к своему немецкому «мужу».
Первая попытка побега оказалась неудачной, «туристы» заплутали в болотах, да ещё и Иван некстати заболел. Пришлось возвращаться назад — к счастью, удалось избежать подозрений, и Борис возвращается в свой Орел, чтобы через год повторить попытку «вооруженного нелегального перехода границы».
В сентябре 1933 года группу туристов пополнили Елена Пржиялговская, жена старого приятеля Ивана Солоневича, и ее новый жених — Николай Бабенко, оказавшийся сексотом. Перебежчики добрались только до Ленинграда, а потом в поезде их опоили снотворным и всех арестовали. Борис, впрочем, пару конечностей чекистам при задержании сломал.
В тюрьме на Шпалерной в одиночке пришлось провести три месяца, пока шли допросы и готовилось обвинительное заключение. По поводу Бориса в нем сказано следующее:
«СОЛОНЕВИЧ Борис Лукьянович, 1898 г., сын волостного писаря, русский, подданства СССР, ур. Гродненской губ., Пружанского у., дер. Рудники, проживающий г. Орел — Железнодорожная ул., д. № 12, ответственный секретарь Стрелкового Комитета ж. д., женат, жена и 2-ое детей, неимущий, образование высшее, б/п, в 1926 г. осужден Коллегией ОГПУ по ст. 58–4 УК на 5 л. концлагеря. В 1932 г. по ст. 58–6 УК был под следствием — освобожден, в белой армии не служил, — <обвиняется> в том, что, находясь в ссылке в г. Орле — будучи антисоветски настроенным, был связан с шпионом КОРНИЛОВЫМ (ныне арестованным за шпионаж ОО ОГПУ — Москва), принимал активное участие в деятельности СОЛОНЕВИЧА <Ивана> — последнему пересылал фотоснимки Орловских депо и других сооружений, имеющих стратегическое значение, каковые использовались СОЛОНЕВИЧЕМ <Иваном> для шпионской цели. Участвовал на сборищах по поводу вооруженного перехода границы, где давал участникам установку без боя при переходе не сдаваться, т. е. в <преступлениях,> <предусмотренных> ст. ст. 58–6 и 58–10 УК. ВИНОВНЫМ СЕБЯ ПРИЗНАЛ ЧАСТИЧНО, изобличается показаниями остальных обвиняемых».
Любопытно отметить, что статья 59–10 (нелегальный переход границы) содержится в обвинительном заключении только в отношении Юрия Солоневича и Ирины Пеллингер. Ивану, Борису и Никитину эту статью добавили уже в приговоре.
Иван, Борис и Юрий встретились в пересыльной тюрьме на Нижегородской улице и — о, счастье — угодили в один этап, в ту же Карелию, до которой добраться не удалось. Жена Бориса отправилась в Дальлаг, в 1938 году ей выдвинут новое обвинение и расстреляют. Дети — Георгий и Нина — сначала жили с родителями Ирины, а потом были отправлены в спецколонию для детей репрессированных, их следы теряются уже в конце 1930-х годов.
Иван с Юрой устроились в учетно-распределительной части БелБалтлага, Борис — в Свирьлаге стал начальником санитарной части в Лодейном Поле. Летом уговорились бежать в назначенный день — теперь уже из лагеря и сразу заграницу. Для подготовки к побегу Ивану пришлось устроить ошеломляющую «халтуру» под названием Вселагерная спартакиада. Подробности побега Иван описал в своей знаменитой «России в концлагере», начиная с третьего издания в конце приложением неизменно идет рассказ Бориса о том, как он бежал параллельно и в одиночку. Это — отрывок из его самой известной книги «Молодёжь и ГПУ».
После побега, новых допросов — уже в финской политической полиции — «три мушкетера», как их называли в лагере, воссоединяются. Первое время работают грузчиками в порту Гельсингфорса (Хельсинки), при этом пишут свои воспоминания о жизни в СССР, пробиваются в русскую эмигрантскую и иностранную печать. Финляндия как место проживания, несмотря на свою гостеприимность их не устраивает: за полтора года удалось с трудом удалось добиться разрешения для проведения публичных докладов. Хочется пробиться к эмигрантским центрам — Париж, Берлин, Белград, ну хотя бы София. Визу в Болгарию весной 1936 года удалось получить при помощи однокашника Бориса — капитана Клавдия Фосса, имевшего определенный вес в РОВСе, Русском Обще-Воинском союзе — организации, в которую превратились остатки белых армий.
То, о чем в Финляндии не приходилось и мечтать, постепенно начинало приобретать реальные очертания. Речь шла, конечно, о своей газете, в которой без цензурных рамок можно будет рассказать всю правду о жизни в Советской России. А «левая» цензура была на высоте. И если Иван жаловался на редакторские ножницы «Последних Новостей», «Современных Записок» или «Иллюстрированной России», то от писаний Бориса те же «Современные Записки» отказались вовсе.
Гонорар Ивана за чешское издание «России в концлагере», Бориса — за шведский перевод «Молодёжи и ГПУ» (книга вышла в Гельсингфоргсе только в 1937 году), а также заработки Бориса на поприще вольно-американской борьбы — так складывался стартовый капитал для издания «Голоса России». С 18 июня 1936 года газета начала свой еженедельный выход.
Издание Солоневичей ориентировалось на среднего эмигранта, условного «штабс-капитана» и очень быстро завоевало симпатии аудитории. Рос тираж, число стран, где появились представители достигло полусотни, русские и иностранные СМИ целыми полосами перепечатывали материалы из «Голоса России». Уже через четыре месяца, в октябре Иван и Борис отправляются в лекционное турне по Югославии (тогда страна называлась Соединенное Королевство Сербов и Хорватов). Белград, Нови Сад, Земун — восемнадцать докладов за неделю. О своем побеге, о Красной армии, о советской молодёжи, о беспризорниках, о скаутах…
Потерялись на почте письма со статьями для газеты, и Иван вынужден вернуться в Софию раньше времени. А Борис ещё неделю разъезжает с докладами: Загреб, Любляна, Бора, Крагуевец, Белая Церковь.
Прошло чуть более полугода с выхода первого номера «Голоса России», а уже одноименное издательство начинает выпуск книг, и первой выходит из печати в марте 1937-го книга Бориса Солоневича «Молодёжь и ГПУ» с подзаголовком «Жизнь и борьба советской молодёжи». Отрывки из воспоминаний начали печататься на «Литературной странице» газеты ещё в июле 1936 года (главка «Живая пыль»), и в окончательный текст книги «по техническим причинам» вошло не все: очерк «День врача в концлагере» опубликован в сокращении (хотя потом и вышел отдельной брошюрой и по-русски и по-болгарски), а очерки «Советский быт», «Под колесами машины», «Комсомольское Рождество» и другие остались только в газетных публикациях. Отметим, что на болгарском языке в 1937–1938 годах «Голос России» опубликовал также повесть Бориса «Тайна Соловецкого монастыря» (тогда это была только повесть размером в 53 страницы) и очерк «Моя встреча с товарищем Ягодой».
Предшественница Солоневичей по побегу, Тамара Чернавина опубликовала довольно сдержанную рецензию на «Молодёжь и ГПУ» в журнале «Современные Записки». Борис вновь оказывается в тени таланта старшего брата. Напрямую рецензент об этом не пишет, но то, что подспудно сравнение имеет место быть, — несомненно. «Беда этой книги, — сетует Чернавина, — заключается в том, что в ней почти не осталось следа советской атмосферы <…> К сожалению, при всей своей несомненной любви к молодёжи, Б. Солоневич не смог дать ее реального облика».
Лето 1937 года — пик популярности братьев Солоневичей. Они совершают ещё одно лекционное турне, на сей раз по Франции, Швейцарии, Австрии и Бельгии. Весь цвет парижской эмиграции рукоплещет им.
«В чем успех, выпавший на долю братьев Солоневичей? — спрашивал обозреватель газеты «Возрождение». — Почему их поездка по Европе, их турне по эмигрантским центрам и выступления на закрытых собраниях, посещаемых лишь эмигрантами, находят такой горячий отклик?
Дело и не в содержании докладов, и не в их изложении. Не в том, что они приводят новые факты или пережевывают старые. Все в том, что бр. Солоневичи, вырвавшись из СССР и Соловков, сумели до сего времени сохранить ощущение тамошних условий жизни. В том, что свои ощущения они умеют передавать эмигрантской аудитории. В том, что благодаря им между закабаленной Россией и Россией свободной протянулись живые нити. К пониманию умом прибавилось освеженное, омоложенное, если так можно сказать, понимание сердцем».
В Брюсселе, и это стало полной неожиданностью для Ивана, Борис заявил, что остается лечить глаза и в Софию возвращаться не намерен. Это предопределило разрыв отношений между братьями, который произошел только через полтора года. А пока Борис оставался сотрудником редакции, в издательстве «Голоса России» в 1938-м вышла вторая книга его воспоминаний — «На низовке» (название на обложке — «На советской низовке с фото-пушкой»). Вокруг редакции постепенно образуется Народно-имперское (штабс-капитанское) движение. К нему примыкает и Русское общество спортсменов, созданное Борисом в Брюсселе. Он продолжает работать с молодёжью, активно выступает в эмигрантской и иностранной прессе с антикоммунистическими статьями.
Политическая деятельность Ивана тем временем складывается так, что открытый конфликт с верхами эмиграции становится неизбежен. Идеология штабс-капитанов — это все те же «За Веру, Царя и Отечество», но с учетом революционных потрясений, главным виновником которых объявляется правящий слой старой России — и в первую очередь генералитет. Для большинства эмиграции это был подрыв устоев, если не провокация большевиков.
Советские спецслужбы, конечно, не оставались в стороне — стравливание одной части эмиграции с другой было излюбленным приемом иностранного отдела ОГПУ. Но использовались и другие методы — например, похищения возглавителей РОВС генералов Кутепова и Миллера. А Ивану Солоневичу, антисоветская деятельность которого носила уже международный характер, просто-напросто прислали в редакцию бомбу. От взрыва 3 февраля 1938 года погибли его жена Тамара и секретарь редакции студент Николай Михайлов. Иван и Юра чудом уцелели. На похороны собралась вся русская София, Борис из Брюсселя приехать не смог, прислал телеграмму.
В марте Иван с Юрием переехали в Германию — она оказалась единственной страной, которая могла обеспечить их безопасность, болгарские власти никаких гарантий не давали. Пережитое, безусловно, отразилось на состоянии Ивана, его полемика с РОВСом становилась все более ожесточенной, даже несмотря на то, что далеко не все из сторонников соглашались с его утверждениями об эмигрантском филиале ОГПУ. Борис пытался увещевать, сгладить острые углы, призывал «не бить по своим», но Иван не обращал на это внимания. Тогда весной 1939 года Борис решился на совсем уж отчаянный шаг и опубликовал брошюру «Не могу молчать!» с критикой высказываний брата. Иван назвал ее актом мести, «прежде всего самому себе», а эмигрантские газеты сообщили о политической ссоре двух братьев.
Нельзя утверждать категорически, но похоже, что примирения так и не состоялось.
После нападения Германии на Советский Союз по Брюсселю, столице оккупированной нацистами Бельгии, прокатилась волна арестов русских эмигрантов — не рядовых, конечно, а тех, кто играл хоть какую-то общественную роль. В их число попал и Борис Солоневич был квалифицирован гестапо как потенциальный просоветский элемент. Есть подозрения, что в дело вмешался случай, а именно личный конфликт с Ю. Л. Войцеховским, возглавлявшим в Бельгии Русский христианский трудовой синдикат, а в апреле-мае 1941 года ставшим главой Управления делами русской эмиграцией в Бельгии.
А во время войны и в годы заключения Бориса Солоневича вовсю издавались его произведения.
Борис оставался в заключении в замке Бриндонк, превращенном в каторжную тюрьму, до самого ухода немцев, то есть до сентября 1944 года. После освобождения он издал на французском языке книгу воспоминаний о пережитом. А в декабре 1945 года СССР объявил его «военным преступником» и потребовал выдачи у Бельгии. Выдачи удалось избежать, но уже в январе 1946-го за публикацию антисоветских книг во время войны Военный суд Бельгии приговорил Бориса Солоневича к году тюрьмы. Впрочем, уже через три недели он был освобожден, но автоматически потерял все гражданские права — в том числе право на участие в прессе. Однако старая борцовская школа, несмотря на слабое зрение, дает о себе знать — и Борис вновь на ковре, зарабатывает на жизнь профессиональной борьбой в возрасте за 50 лет, правда, схватки проигрывает, судя по отчетам бельгийской прессы.
Запрет насчет участия в прессе также был нарушен. В августе 1950 года вышел первый номер журнала «Родина». Родившись как информационный бюллетень Союза Андреевского Флага, «Родина» скоро перешла на более широкую платформу и стала журналом для подсоветской эмиграции — с подзаголовком «Независимый антикоммунистический орган. На правах рукописи». Основатель и редактор журнала — Борис Солоневич.
Авторы первых номеров: Борис Солоневич, дядя Боб (семейное прозвище Б. Солоневича), В. Рудинский, Н. Потоцкий, А. Керенский и М. Алданов. Затем единственным автором остается Солоневич, периодически в собственные рассуждения вставляющий фрагменты из книг и статей брата Ивана.
Положение редактора Бориса Солоневича было двусмысленным, при той активной полемике, которую он вел с различными политическими группировками, всегда можно было ждать доноса властям. Поэтому скоро, в 1952 г., пришлось передать издание журнала в руки смелой девушки антикоммунистки Матильды Лефевр (официальный издатель).
И уже настоящим скандалом окончилась полемика с журналом «Часовой» выходившим под редакцией капитана В. В. Орехова, которого поддержали РОВС, НТС и Российское Национальное Объединение, со взаимным обвинением в работе на МГБ. В 1953 году Орехов подал в суд на Бориса Солоневича с указанием, что тот фактически редактирует журнал, чего по бельгийским законам делать не имел права. В 1954 г. суд приговорил Бориса Лукьяновича к году тюрьмы за нарушение закона. В наручниках он был из зала суда отправлен в тюрьму. Через полтора месяца Аппеляционный суд отменил решение и его вновь освободили. В это время «Родина» продолжала выходить — частично уже в Германии в Мюнхене, а редактором стал Олег Рябчук.
Все эти приговоры не помешали американскому консулу выдать Солоневичу визу в США, и с 1957 г. «Родина» возобновила свое издание в Нью-Йорке. «Американская» «Родина» уже не была типографской, а печаталась на мимеографе. Борис Солоневич сам карандашом вписывал заголовки. Упал и тираж журнала, существование удавалось поддерживать за счет благотворительности читателей, набиравших для каждого номера 50 долларов. Не было ни подписки, ни розничной продажи, журнал рассылался бесплатно. Редактор писал: «Честно признаться, тираж «Родины» в среднем 200 экз. В Нью-Йорке расходится штук 40».
В 1955 году в Буэнос-Айресе вышел исторический роман Бориса Солоневича «Женщина с винтовкой», работу над которым он закончил ещё в 1946 году в бельгийской тюрьме. Это даже не роман — а литературная обработка воспоминаний Нины Крыловой, поручика «Женского батальона смерти», кавалера ордена Св. Георгия.
Ещё один роман — «Заговор красного Бонапарта» о маршале Тухачевском — издательство «Сеятель» выпустило тоже в Буэнос-Айресе в 1958 году.
По просьбе издательства журнала «Свободное слово Карпатской Руси» Борис дописал концовку для посмертного издания незаконченного романа Ивана Солоневича «Две силы». Двухтомник вышел в 1968-м. Впрочем, эта работа была встречена неоднозначно, а уже в наше время, после переиздания книги на Родине, известный критик Владимир Рудинский, например, писал: «Окончание, приделанное к роману братом писателя, Борисом Солоневичем, к сожалению, безнадежно слабее остального».
В 1969 году, после очередной операции на глазах, в доме Бориса Солоневича случился пожар, в результате которого его левый глаз совсем перестал видеть. Правым, с помощью сильных очков он ещё мог читать одну страницу текста в час и слегка стучал на машинке с помощью своего доверенного Бориса Ганусовского. Он по-прежнему не мог спокойно доживать свой век, поэтому издавал свою «Родину».
Борис Солоневич всегда помнил о том, что он скаут. Именно он организовал установку знаменитой мемориальной бронзовой доски в честь русских скаутов, погибших во время революции в России, в штаб-квартире Национального штаба бойскаутов США в пригороде Далласа, штат Техас: «Светлой памяти русских бойскаутов, погибших в период красного террора, защищая свои идеи Бога, Родины и свободы».
Последний номер «Родины» (№ 256) вышел в 1979 году, это был спецвыпуск на английской языке. Слепой и больной с помощью друзей (деньги на лечение собирали по объявлениям в эмигрантской прессе, а также скауты по подписным листам) Борис был помещен в дом престарелых Русско-американского союза в городе ГленКов на Лонг-Айленде, где и скончался 24 февраля 1989 года. Похоронен в Ново-Дивеево под Нью-Йорком.
В постсоветской России книг Бориса Солоневича не издавали. Единственное исключение — второй том «Воспоминаний соловецких узников», вышедший в 2014 году. В него вошли отрывок из «Молодёжи и ГПУ»- и повесть «Тайна Соловков». Наша публикация — первое отдельное издание книги Бориса Солоневича на Родине.
Игорь Воронин,
заместитель редактора газеты «Монархист» (Санкт-Петерьбург)