Елизавета Преображенская.

Рождество и Пасха всегда были самыми главными праздниками для русского человека. До революции эти дни были овеяны теплой домашней атмосферой семейного уюта и из годы в год совершающегося чуда. После революции большевики затратили немалые усилия на то, чтобы стереть из памяти народа эти даты, уничтожить традиции,  заменить их советскими пустышками… А русские все равно продолжали тайно наряжать елки, готовить традиционные блюда, ходить в храмы на праздничные службы, дарить подарки и вспоминать старинные святочные рассказы.

К сожалению, большевикам отчасти удалось многих запутать  — перекроив на свой лад привычный календарь, они поставили Новый год раньше Рождества и навязали свою советскую традицию с объеданием в разгар поста. Сейчас все это выглядит довольно странно: в пост, когда нужно проводить время в спокойствии, молитве и серьезных мыслях, все вдруг погружаются в  безудержное пошловатое веселье, с отдушкой дешевого майонеза. Все эти «голубые огоньки», «иронии судьбы», пьяные так называемые «звезды эстрады со своими бездарными песенками – бьют по голове всю неделю до Рождества. Сам Светлый праздник для многих наших соотечественников проходит  почти незаметно.

А ведь всё должно быть совершенно не так. Русские люди всегда изначально отмечали Рождество – прекрасный зимний праздник, погружающий всех в красивую добрую сказку. Это было не о пьянстве в бане, не о тазике оливье и последующих желудочных коликах, не о странных мужчинах в балетных пачках на экранах телевизоров. Рождество –   это приход в мир Спасителя, это  о том, как семьи собирались по вечерам, чтобы подготовить елочные украшения, это святочные притчи и рассказы, которые делают душу светлее и чище, это поход на всенощную праздничную службу по хрусткому снегу, морозные узоры на окнах, пряный аромат хвои и теплый свет зажженных восковых свечей, тихое семейное торжество по возвращении из храма…

Уже после Рождества уже начинались святки, празднование Нового года, публичные торжества – взрослые и детские балы, маскарады, домашние спектакли и живые картины,  прогулки в санях, гуляния на катках. К сожалению, современное общество настолько странно, что все получается перевернутым и неуместным – Новый год вместо Рождества,  звенящая пошлость ночных клубов вместо классических балов,  невыносимые голубые огоньки по телевизору вместо «Щелкунчика» на сцене императорского театра… Не пришла ли пора всё это исправить?

Каким оно было, дореволюционное Рождество?  Нам сейчас непросто это представить, но все же нужно постараться.

Подготовка начиналась с уборки дома, натирались воском полы, что сразу наполняло помещение теплым и мягким ароматом грядущего праздника. Совместно с детьми изготавливались украшения для елки. Евгения Фрезер вспоминала, как она вместе со своей бабушкой заворачивала в золоченую бумагу орехи и привязывала петельки к черенкам карликовых крымских яблок – все это позже становилось украшением праздничного дерева.  Помимо этого елку украшали конфетами, леденцами и пряниками, картонными и стеклянными игрушками, восковыми свечами.

На кухне готовились разнообразные блюда. В канун Сочельника был день строгого поста, в некоторых семьях к еде не прикасались до первой звезды, чаще – просто придерживались скромной постной пищи. Александр Вертинский описывал рождественский ужин в своей семье: «В семь часов вечера подавали ужин. На первое был украинский или, как его называли, «гетманский» борщ. Был он, конечно, постный, без мяса. Приготовленный на чистом подсолнечном масле. В нем плавали «балабушки» — маленькие шарики из молотого щучьего мяса, поджаренные на сковородке, потом маленькие пельмени, начиненные рублеными сухими грибами, потом маслины и оливы, потом жаренные опять же в подсолнечном масле небольшие карасики, вывалянные в муке. Еще к борщу подавались жареные постные пирожки с кислой капустой или с кашей, или с грибами. На второе была огромная холодная рыба — судак или карп, или щука. Потом шла кутья. Рисовая кутья с миндальным и маковым сладким молоком в высоких хрустальных кувшинах и взвар из сухих фруктов, и еще компот из яблок, чернослива и апельсинов».

Для тех, кто любит порассуждать о «повальном голоде» в царской Росси, напомню, что семья Александра Вертинского не относилась к  богатой аристократии и жила довольно скромно.

После праздничной службы следовало разговение. Гостей обыкновенно не приглашали, отмечая в узком семейном кругу.   «Когда мы возвращаемся из церкви, дома горят ярко свечи, столы покрыты чистою скатертью, Ивушка суетится, убирает еще что-то на ходу. А на столе ломятся окорока, паштеты, закуски, всевозможные пироги — с мясом, рыбой, яйцами, капустой и всё это пахнет, благоухает упоительно, на весь дом, шумит самовар — сил нет ждать» — пишет Евгений Гагарин в своей мемуарной повести «Поездка на Святки».  Стоит добавить, что в каждой части Империи рождественский стол приобретал свои особенности: в Олонецкой губернии готовили козули – пряничные фигурки, украшенные жженым сахаром, на северо-западе Рождество – это всегда кюммелькухены и особенный королевский пирог, в котором прятали монетку или боб. В столичном Петербурге рождественский стол часто украшали драже. Нет, это были не твердые, известные нам сейчас конфеты, а крупные красные сливы, которые окунали в смесь яичного белка, корицы и сахарной пудры и запекали в духовке. Именно такое лакомство имели в виду П. Чайковский и Морис Петипа, когда речь шла о Фее Драже.  Впрочем, на английском Фея Драже до сих пор звучит как Sugar Plum Fairy.  Среди любимых рождественских сладостей Елизавета Рачинская также вспоминает засахаренную клюкву и вишню, абрикосовую пастилу,  шоколадных мышек, мармелад и воздушную шоколадную соломку от Крафта.

Главным праздничным напитком тогда, как и сейчас, было шампанское. Это могло быть как французское –  «Вдова Клико», так и любимое в офицерской среде «Абрау-Дюрсо» или «Абрашка», как его называли в шутку.  Иногда помимо шампанского подавали традиционный русский хмельной мёд, который готовился еще летом и настаивался в бочках до зимы.

При усадьбах часто были оранжереи, в которых помимо цветов выращивали фрукты. О фруктах на праздничном столе вспоминает Сергей Толстой: «В канделябрах старинных зажглись высокие свечи, освещая огромную вазу, где над французскими сливами с их матовым синеватым налетом, пушистыми, румяными персиками и золотистыми грушами высится солнечный оранжевый ананас, и над скатертью полотняной, домотканой когда-то в своих мастерских по рисунку прадеда крепостными ткачихами, висят тяжкие скульптурные грозди зеленого и черного винограда». Все перечисленные фрукты были выращены семьей Толстых в оранжерее их тверской усадьбы Новинки.

Не голодали в Праздник и в крестьянских семьях. В рассказе В. Никифорова-Волгина «Серебряная метель» приведен разговор простых крестьянских мальчиков:

— Ты слышишь, как пахнет Рождеством?
— Пока нет, но скоро услышу!
— Когда же?
— А вот тогда, когда мамка гуся купит и жарить зачнет, тогда и услышу!

Гусь, поросенок, тушеная печень, всевозможные мясные и сладкие пироги и пирожки в праздник стояли на крестьянских столах. Это после революции крестьянство настолько обнищало, что даже кутья стала считаться невероятной роскошью,  а до потрясений русскому человеку такая нищета  могла бы показаться дикой…

Самым волшебным атрибутом праздника являлась украшенная елка, на которой зажигали восковые свечи. Этот ритуал оказывал неизгладимое впечатление на детей.   «В своей жизни я много раз бывала счастлива, но ничто и никогда не смогло превзойти то единственное мгновение чистого восторга, когда я стояла, разглядывая это чудо — мою первую рождественскую елку» —  вспоминала Евгения Фрезер.

Ей вторит Константин Веригин: «Мне и теперь кажется, что декабрь является тем месяцем года, когда добрые феи сходят на землю и вмешиваются в жизнь людей. В детстве же праздник Рождества и волшебная елка подтверждали нам правду сказок, чудес, преображения мира — всего того богатства, понятного детям и святым, без которого жизнь людей была бы серой пустыней. Из года в год с одинаковой яркостью переживали мы радость Рождества и сознание того, что в эти дни праздника, а может быть, и во весь этот месяц границы между взрослыми и малыми ребятами стираются, что они начинают понимать друг друга, радоваться общими радостями, ожидать общего счастья. Вокруг елки с такой ясностью ощущается это взаимное понимание, любовь и мир, эта тихая радость в сердцах, о которой поют Ангелы в Рождественскую ночь: «Слава в Вышних Богу и на земле мир…»

Об этом же пишет Маргарита Имшенецкая в своем романе «Забытая сказка»:

«Рождественская ёлка — такой чудесный обычай! Это не только детский праздник, о нет, он живёт в сердцах отцов и матерей, дедушек и бабушек. Они говорят, что делают это для своих малышей, нет, нет, они переживают своё детство, юность вспоминают, а малышам заповедуют традиции передачи очарования Сочельника. Они, в свою очередь, повзрослев, проделывают то же самое».

Под ёлками каждый член семьи находил свой подарок, не обделяли вниманием и слуг – они тоже обязательно получали подарки от хозяев. В доме князей Юсуповых для прислуги ставилась отдельная ёлка, а княгиня Зинаида Николаевна лично заранее  опрашивала слуг о том, что они хотели бы получить в дар.

Детям принято было дарить наряду с игрушками книги. Ну а самым желанным зимним подарком на рубеже XIX – XX веков конечно были коньки. Катание на коньках было повсеместно любимой зимней забавой, катались на прудах в усадьбах, в городских парках под звуки духового оркестра.  Юсуповский и Таврический катки посещал весь столичный бомонд во главе с цесаревной Марией Федоровной, великими князьями и княгинями.

На другой день Рождества  принимали гостей у себя и наносили визиты родственникам и знакомым.

Третий день Рождества – это всегда посещение театра. «Щелкунчик», впервые поставленный на сцене императорского театра в декабре 1892 года, до сих пор остается любимым рождественским спектаклем во всем мире. Стоит отметить, что увидеть спектакль в Мариинском театре могли не только дети состоятельных слоев общества. Анна Павлова была дочерью петербургской прачки, матери-одиночки, но тем не менее её мать смогла себе позволить билет в театр. В тот волшебный зимний день Анна Павлова раз и навсегда полюбила балет, посвятив ему впоследствии всю свою жизнь.

В дореволюционной России обеспеченные люди считали своей обязанностью заботиться о тех, кто в этот семейный праздник был лишен семьи – о сиротах. Проводились многочисленные благотворительные вечера и базары в пользу сирот и бедных семей, устраивались елки, готовились подарки для детей-сирот. Князь В. Мещерский вспоминал о том, как зародилась традиция проводить ёлку для бедных в семье императора Александра III: «Ваш дом — жилище счастья, сделайте его жилищем счастья для несчастных, устройте елку для бедных детей.» Цесаревич с радостью откликнулся на эту мысль, молодая Цесаревна приветствовала ее горячо своим молодым добрым сердцем, и оба счастливые супруга решили позвать к себе 100 бедных детей на елку в зал дворца. Мне было поручено позаботиться доставлением детей и приобретением подарков. Подарки заключались в обуви и в теплой одежде, в белье и платье; каждому мальчику предназначался полушубок, сверх того на каждую семью отпускалось в виде подарка по 1 сажени дров. Накануне все дети были отправлены в баню и вымыты, и затем на другой день потянулась эта вереница нищих детей с криком и шумом по великолепной лестнице Аничкова дворца…
Трудно описать то впечатление, которое пришлось испытать, глядя, как эти молодые Счастливцы радушно приняли в свои палаты детей нищеты и скорби… Их молодые лица сияли ласкою и добротою, более того, нежностью; дети были, как в волшебном сне, в этой ярко освещенной зале, перед громадною ёлкою и, наэлектризованные этим сном, этими подарками, бегали между Цесаревичем и Цесаревною с возгласами: дядя, мама, с сиявшими от радости глазами, как к родным, то целуя руку, то прижимаясь с нежностью, как к матери, и радостям не было конца. После угощения праздник нищих детей окончился тем, что Цесаревич велел повалить елку, и дети бросились обирать ее; минуты через три все дерево было очищено… Затем они бросились благодарить Добрых Хозяев за свои радости и, прибывши во дворец в лохмотьях или в чужом одеянии, вышли из него одетые в полушубки и в теплое и в теплой обуви… После этого дня Их Величества пожелали, чтобы ежегодно устраивалась такая елка для бедных детей».

Новый год принято было отмечать в вихре балов и маскарадов. В Петербурге и Москве каждый день на святках давались балы. И если в начале XIX века они являлись исключительно аристократической забавой, то к началу XX века балы проводились не только в императорских дворцах и дворянских собраниях, но и в университетах, институтах, гимназиях.

Не забывали и о традиционных зимних забавах: катаниях с ледяных гор (которые во всем мире называются русскими и только у нас отчего-то – американскими), лыжных прогулках, катаниях на коньках и т.д.

Празднование и забавы продолжались до Крещения, после чего все стихало: у детей и молодежи завершались каникулы, все разъезжались по своим учебным заведениям, у взрослых начиналась служба и повседневные бытовые дела, но в душе у всех сохранялось тепло от светлых и счастливых праздничных дней.