Подлинники многих важнейших документов советской истории были написаны на клочках бумаги, карандашами, неразборчивым почерком, иногда каракулями. От сталинского времени на страницах из блокнотов нередко остались пометы «м.нет» — «материала нет». В основе действительно не было ничего материального — ни информационных поводов, ни формальных инициатив, ни машинописных проектов, все рождалось по прихоти вождя. Потом при поддержке соратников становилось законом жизни, а судьбы миллионов часто оказывались искалеченными

Леонид Максименков, историк

Именно таким образом на сталинской даче в Сочи в 1936 году смастерили один из важных документов советской эпохи. В тени субтропических пальм, при виде волн Черного моря, где «не слышно шуму городского», вождь продиктовал, а гостивший у него Андрей Жданов записал директиву из шести пунктов, которая начиналась так:

«тт. Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро ЦК.

Первое. Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на четыре года […]».

Текст практически не редактировали. Секретари просто перепечатали на пишущей машинке. Потом секретчики зашифровали карандашными черточками и дефисами и спецсвязью отправили в Москву. В Кремле высшая воля была оформлена решением Политбюро № П 43/258. Пунктом первым снимали Ягоду, а пункт «б» гласил:

«б) Назначить секретаря ЦК ВКП(б) тов. Ежова Н.И. Народным Комиссаром Внутренних дел Союза ССР, оставив его по совместительству секретарем ЦК ВКП(б) и Председателем Комиссии партконтроля с тем, чтобы он девять десятых своего времени отдавал НКВД».

В деле партийно-государственного строительства такое неожиданное постановление окажется революционным: как выяснится позже, этот документ фиксировал «точку невозврата» и начало самой кровавой главы советской истории — двухлетия «большой чистки». Именно сочинское П 43/258 обеспечит ее «победу» и «успех». Точным ударом в сердце системы. Не в части перевода генерального комиссара госбезопасности Генриха Ягоды на должность почтмейстера и замену его непрофессиональным чекистом (большевики видели и не такие рокировки). А в главном — в пункте «б». Для победы в новом «великом переломе» прежде всего нужно было до основания разгромить элиту большевистской партии и переломить ей хребет — на это был ориентирован ключевой организационно-кадровый маневр.

Сталин называл большевистскую элиту «вельможами». Что обеспечивало их всевластие? Система особого партийного сыска, полиции и суда, которые были независимы от государства и ставили «вельмож» вне и над законом. Она сформировалась в царском подполье и европейской эмиграции, закалилась в сибирских ссылках и тюрьмах, расцвела в годы Гражданской войны и искушений НЭПа. Прежде она защищала партию. Теперь же ей предстояло стать ее палачом.

Формально структура называлась по-разному. При Ленине — Центральная контрольная комиссия. В 36-м — это Комиссия партийного контроля (КПК), с бюро, коллегией, представителями на местах и штатными партследователями, работавшими в группах по отраслям советской жизни (просвещение, военно-морская, финансово-банковская, торговли и пищевой промышленности, по радио и т.д.). КПК была основой всевластия большевиков, делала их фактически безнаказанными. И вдруг под лучами южного солнца Сталин меняет игру: за девять месяцев до оперативного приказа № 000447, начавшего плановые массовые карательные спецоперации от Кронштадта до Владивостока, он решает ради успеха «великой чистки» обезвредить партию. Не оставлять ей ни малейшей возможности сорганизоваться для сопротивления.

Как этого добиться? Так вот же, все здесь — в пункте «б» исторического решения. В одной штатной единице объединили руководство тремя изначально взаимоисключающими видами деятельности и институтами власти, вернее, ее ветвями. Народным комиссаром внутренних дел (с главным управлением госбезопасности при нем) стал по совместительству секретарь ЦК ВКП(б), который был обязан в интересах партии наблюдать, контролировать и одергивать этот наркомат и главк при нем. И этот же человек возглавляет систему партийной полиции, которая, по ленинскому замыслу, должна была оберегать большевиков от произвола и преследований тайной полиции и судебной системы.

В одночасье три важнейших центра режима были сведены в один кулак, готовый нанести удар. А вся огромная власть была передана хрупкому человечку полутораметрового роста с незаконченным низшим образованием.

Ежов узнал об акте высочайшего доверия, по-видимому, раньше ближайших учеников и соратников. Согласно подлинникам протоколов Политбюро, выписку-приказ ему не посылали. Значит, сообщили устно.

Инстанция «для своих»

Секретарь ЦК Ежов возглавил КПК еще в 1935 году, за год до воцарения на Лубянке. КПК бдила за соблюдением партийной и государственной дисциплины, привлекала к ответственности виновных в нарушении программы и устава, но в основе лежала другая идея: номенклатуру всех уровней, «своих» должно судить не по общим правилам, прописанным для граждан-обывателей, а иным порядком, предусмотренным только для товарищей по партии. Негоже обычному уголовному правосудию разбираться в ошибках заслуженных большевиков. Обычные суды могут упустить из виду революционное сознание либо не учесть «особенности момента». Речь при этом шла не только о серьезных историях, а обо всех, в том числе и бытовых, «инцидентах», фигурантами которых становились сановные партийцы. На этом фундаменте формировалась советская сословная система.

Чем занимались выездные заседания комиссии до лета 1936 года? На первый взгляд сущими пустяками. Ну вот, например: поступил сигнал, что председатель Клоновского колхоза деревни Половинкино Бухаринского сельсовета Юрьевского района Ивановской промышленной области Веселов организовал в колхозе инсценировку похорон Кирова. Безобразие! Сталин дает указание: «т. Кагановичу. Предлагаю КПК серьезно изучить это дело и его участников (путем вызова их в КПК) и выяснить подоплеку этого странного явления И. Сталин». Изучили, выяснили. Обошлись порицанием — злого умысла не было, занесло товарищей. Либо выявляют случаи посылки по два раза платежей иностранным фирмам за один и тот же товар или выплаты счетов на суммы большие, чем следует платить этим фирмам. Сталин: «тт. Ежову и Шкирятову. Просьба срочно изучить это дело, выявить виновных и сообщить в ЦК ВКП(б). И. Сталин». Выявили. И снова пожурили — свои же, оступились нечаянно. А вот самая громкая история того времени: Ежову доложили о выпуске Гознаком 9 тысяч железнодорожных билетов с вредительской надписью: в слове «Ленинград» была пропущена буква «р» и «слову придан гнусный контрреволюционный смысл». КПК проверила и выяснила, что кадры наборщиков засорены чуждыми элементами, среди них распространено пьянство и прогулы. Что сделано? «После проверки КПК Гознак изготовил целиком отлитыми названия станций, носящие имена вождей, и, таким образом, впредь будет исключена возможность извращений при печатании ж.д. билетов». И опять никаких «перегибов» по отношению к своим — обошлось даже без ареста управляющего фабрикой Гознак Трифона Енукидзе. Ему дадут пожить еще год и расстреляют 25 ноября 1937 года, когда припомнят и эту историю, и судьбу двоюродного брата Авеля Енукидзе, которого ранней весной 1935-го в рамках знаменитого «кремлевского дела» (см. подверстку «Досье») за преступное попустительство и халатность показательно изгнали с поста секретаря президиума ЦИК Союза ССР, а затем исключили из партии и сослали в Харьков директором автохозяйства.

КПК проверяла выполнение начальниками-коммунистами решений Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК. Выявляла факты обмана партии, нечестности и неискренности перед ней, нарушения партийной тайны. Вскрывала сокрытие эпизодов из биографий, лакировку социального происхождения, утайку сведений о нежелательных родственниках, в том числе за границей, «порочные связи». Могла привлечь за клевету, бюрократизм и волокиту. Занималась и «клубничкой» — нарушениями партийной морали, бытовой распущенностью. Комиссия имела право вынести «обвиняемому» выговор и даже исключить из партии. Но до передачи дел в обычный суд, а тем более в тайную полицию, и уголовного преследования доходило очень редко. Считалось, что для большевика партийный суд был высшим.

Партийцы не возражали, структура была эффективной: КПК подстегивала управленцев, чиновников и менеджеров по партийной линии в промышленности и сельском хозяйстве, торговле и культуре. Когда нужно было что-то сделать побыстрее, получше, подешевле, без шума и бюрократической волокиты. А главное — келейно, чтобы не дать обывателю позлорадствовать над нерадивыми большевиками. Это видно из перечня рутинных вопросов, обсуждавшихся на Коллегии и Бюро КПК: о потерях зерна на хлебных складах «Заготзерно», об извращениях в работе Главмуки и в области строительства красноармейских колхозов, о задолженности по зарплате учителям, о нарушении финансовой дисциплины и разбазаривании государственных средств хозяйственными учреждениями…

Вот еще занятный сюжет. КПК получает сигнал о том, что наркомат легкой промышленности халтурит: «Тов. Лихачев — директор автозавода им. Сталина обратился в КПК при ЦК ВКП(б) с жалобой, что Наркомлегпром (тов. Любимов) не выполняет указание тов. Сталина о снабжении легковых машин ЗИС-101 высококачественной хромовой кожей для обивки кабин и плюшевым ковром на губчатой резине для стилки на пол кузова».

КПК проводит проверку. ЗИС-101 был советским семиместным автомобилем представительского класса с кузовом «лимузин». Выпускался на заводе имени Сталина в Москве. Действительно, Любимов не выполняет требование вождя о снабжении ЗИСа высококачественными материалами и «вместо хромовой кожи (выростка) предлагает свиную кожу, вместо плюша из высококачественной шерстяной пряжи — плюш из грубой и полугрубой шерсти».

Партийная полиция досконально изучает вопрос о внутреннем убранстве лимузинов начальников с приглашением сторон. «Тов. Лихачев считает, что свиная кожа не годна потому, что растягивается при обивке и в дальнейшем вздувается (пузырится), а плюш из грубой и полугрубой шерсти при низком качестве их выработки совершенно не годится». Замнаркома защищается, и у него есть резонное оправдание. Требуется импорт кожи и шерсти, а валюты нет. Но разве речь не идет о поручении Сталина? Поэтому вождю прямо с заседания КПК посланы образцы отечественной свиной кожи и плюша-заменителя. Пусть сам выбирает и решает, на чем ему сидеть, если валюты нет.

К моменту исторического сочинского решения эта бесконечная возня с хромовой кожей и «плюшевыми коврами на губчатой резине для стилки» Сталину окончательно надоела. На постановлении Бюро КПК № 7/10с «О завозе импортного скота» он раздраженно напишет: «Ежову. Нам нужны не «постановления», а действия (работа!) контроля. Пора действовать, а не играть в постановления. И. Сталин».

Пора действий

«Вегетарианство» (так называла этап советской истории до начала Большого террора Анна Ахматова) уйдет в прошлое буквально в одночасье. С воцарением Ежова одновременно в трех креслах на Старой площади, Лубянке и Кремле для большевистской элиты наступает эра каннибализма.

Немедленно начинается целенаправленное, до основания, разрушение всех горизонтальных и вертикальных, формальных и неформальных связей номенклатуры, землячеств, семейных и родственных кланов, где все и вся были переплетены. Не только для того, чтобы поломать коррупционные схемы и приструнить кумовство и местничество, главная задача — подавить любую возможность консолидации и организованного сопротивления.

Построение эффективной (так казалось главному организатору) бюрократической утопии пошло методами Ивана Грозного и Петра Великого. Каленым железом и пытками на дыбе.

Поясним поставленную задачу и то, как она была «успешно» выполнена, лишь на одном эпизоде. Экономический отдел Главного управления госбезопасности НКВД сообщает под грифом «совершенно секретно» секретарю ЦК и председателю КПК Ежову, а также члену Политбюро ЦК и наркому тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе о «недочетах, имеющихся в работе никелевой промышленности и о большой засоренности ее чуждым элементом». Два месяца спустя В.И. Кондриков, начальник «Северникельолово» (предшественник сегодняшнего «Норникеля»), строительство которого осуществлял ГУЛАГ НКВД, «зашел» поговорить к начальнику Главникельолово наркомата тяжелой промышленности В.Я. Языкову. Последний, «удалив всех из кабинета», под большим секретом сообщил гостю в присутствии третьего лица (оказавшегося «источником», то есть секретным агентом) конфиденциальную информацию о содержании спецсообщения ЭКО ГУГБ НКВД. В том числе о том, что на площадке строительства «царит хаос, тратятся деньги на ветер и вообще ничего не делается», что «неверен подсчет запасов», что под подозрением оказались 54 представителя «чуждого элемента» и что из Москвы едет ревизор Комиссии партийного контроля. Помимо разглашения самого факта о секретной ревизии уединившиеся в высоком кабинете говорили о том, что гроза не так уж и страшна — у «Северникельолово» есть надежный «блат» в аппарате правительства в лице тов. Михаила Хлусера, заместителя начальника секретариата самого председателя Совнаркома Молотова. Обсуждалось и решение «проблемы»: «Давай подготовим материал — неважно, что сделано, а важно, как его преподать, и побьем НКВД. <…> Надо приготовить справку о работе за 4-й квартал, и мы побьем Франкфурта, несмотря даже на то, что у него руда с 2,0–3,5 содержания никеля, а у тебя 0,4%».

Ежов направляет спецсигнал ЭКО ГУГБ НКВД СССР своему заместителю по партийной полиции Матвею Шкирятову. Старый швейник-закройщик заказ принимает как руководство к действию. Его резолюция звучит приговором: «Если верно, то сволочь порядочная». Это — о кроте, выдавшем в присутствии «источника» партийную тайну о чекистском меморандуме и ревизоре. Что будет сделано в итоге НКВД с подачи КПК? Оргвыводы последуют не по содержанию никеля в руде, а по участникам очевидного сговора. «Порядочными сволочами» окажутся все поименованные в меморандуме лица. Не сразу, но в ходе чистки все они будут арестованы и расстреляны. Все до единого! Заодно будет физически уничтожен глава конкурирующей фирмы, упомянутый начальник строительства Кузнецкого металлургического комбината и Орскникельстроя Сергей Франкфурт, причем первым! Также погибнет и автор сигнала-спецсообщения, начальник ЭКО ГУГБ НКВД Миронов, и руководство наркомата тяжелой промышленности и его главка по металлу, да и сам наркомат разделят на несколько профильных министерств…

В ходе ежовской «реформы» партийного правосудия вещественными доказательствами становились немыслимые ранее вещи и предметы. Увиденное в замочной скважине, услышанное за тонкой перегородкой, украденное из сундука соседки, найденное в мусорном ведре на кухне коммуналки. Сложившаяся система была приговорена: общественно-политические сети и связи, которыми обросла советско-большевистская элита, будут разорваны. Все станут шарахаться друг от друга и тщательно перепроверять написанное, сказанное, сделанное — ведь при провале одного «звена» НКВД — КПК ликвидировало всю цепочку. А поводом мог стать любой факт из прошлого. Вот, например, 4 января 1938 года перед партколлегией КПК предстали двое из пяти маршалов первого призыва — Егоров и Буденный (Тухачевский к этому моменту уже расстрелян, до Блюхера доберутся чуть позже, Ворошилова преследования не затронули). Им вынесен выговор за «дачу рекомендации и устройство на ответственную работу в Красной Армии фашистским бандитам, проходимцам и авантюристам и старым царским и грузменьшевистским карателям Абашидзе и Пхакадзе» (после этого арестуют и расстреляют Егорова, Буденный чудом избежит ареста).

Характерная деталь: описание методик и деталей «новой практики» инстанция в секрете от номенклатуры не хранила — пусть знают. Тетради с протоколами решений КПК рассылались по всем партийным комитетам. Как инструкции и руководство к действию. Это работало: решения клонировались в десятках тысяч экземпляров «от Кронштадта до Владивостока».

Итог известен. В номенклатуре был воспитан патологический страх перед дачей рекомендаций, не санкционированных инициативами сверху, элиту всех уровней в рекордные сроки привели к повиновению, несогласных уничтожили. Сложилась организационно-кадровая модель, по лекалам которой еще полвека потом формировалась советская управленческая вертикаль. Ее созидатели, правда, в большинстве своем закончили жизнь печально: созданная ими система их же и перемолола. Стоит ли теперь былое поминать? Есть ощущение, что все же стоит.