В конце августа 2020 года в издательстве «Посев» вышла книга избранных работ Василия Шульгина «Россия в 1917 году». Василий Шульгин (1878−1976) — известный политический деятель дореволюционной России, депутат Государственной думы нескольких созывов, один из лидеров правых организаций, а также публицист, писатель и общественно-политический деятель. Его долгая жизнь, а прожил он 98 лет, была наполнена драматическими события, на которые он всегда откликался острыми, а подчас безжалостными словами. О чём писал Василий Шульгин, что его волновало, об этом и многом другом мы говорим с составителем и публикатором этой книги доктором исторических наук, начальником отдела «Центр документальных публикаций» РГАСПИ Александром Репниковым.

— Вы очень долго не могли опубликовать эту книгу, с чем это связано?

Да, это действительно так. Книга стала третьей в той серии избранных работ Шульгина, которую выпускает издательство «Посев». Поначалу была идея переиздать к 2017 году только текст шульгинских воспоминаний «Дни», снабдив его подробными комментариями, но в ходе подготовки, оказалось, что кроме нескольких текстов, которые переиздавались часто, у Шульгина имеется очень обширное и совершенно забытое наследие: в первую очередь газетные публикации в «Киевлянине», которые не переиздавались никогда. Поэтому целью нашей книги стало открыть читателю этого забытого Шульгина. Забытого не только для широкой публики, но и для большинства профессиональных историков. Так появилась третья книга Василия Витальевича. Во многом это заслуга издательства, которое еще в 2014 году поддержало идею серии. Поскольку «Посев» специализируется на изданиях работ русских эмигрантов и представителей Белой Гвардии, то это было вполне логично, хотя до того как прийти в «Посев» я предложил эту серию ещё нескольким издательствам, но оказалось, что Шульгин их не интересует.

— Почему придя в книжный магазин, читатель должен купить книгу избранных работ Василия Шульгина? Чем он интересен современному читателю?

— Он интересен тем, что в отличие от многих публицистов XIX и начала XX века, пишет тем слогом, который свободно воспринимается в начале XXI века. Мне кажется это важно, потому что многих интересных мыслителей, публицистов, политиков, философов прошлого, сегодня просто не интересно читать. Они были замечательными для своего времени, но их слог устарел. Шульгин сегодня вполне бы мог быть тем, кто ведёт страничку в «Фейсбук», имеет собственный «Живой Журнал», реагирует на политические события «В Контакте» или ведёт газетную колонку в солидном издании. В этом отношении Шульгин более актуален сейчас для читателя, чем славянофилы, и многие его современники, включая, например, того же политического деятеля историка Милюкова или известных философов — Новгородцева, Струве и многих других. Василий Витальевич оказался человеком, который мог в начале XX века писать таким стилем, который и сто лет спустя, не воспринимается со скукой и тягой заснуть над текстами.

— Говоря современным языком, он сегодня был бы общественно-политическим блоггером. Чем его тексты отличаются от текстов других публицистов и мыслителей XX века?

— На происходившие в России события начала ХХ века реагировали многие публицисты официозных изданий. М.О. Меньшиков вёл в газете «Новое время» рубрику «Письма к ближним» в которой писал о политических, военных, культурных, экономических и проч. вопросах. Постоянно откликался небольшими статьями на события известнейший издатель и публицист А.С. Суворин. Сотни статей на разные темы, начиная от политических и церковных вопросов и заканчивая проблемами брака, семьи и эроса написал и опубликовал В.В. Розанов.

Шульгин в своих текстах не блистал глубиной философа. Он ближе к Меньшикову и Суворину, чем к Розанову. Ближе к тем публицистам, которые быстро откликались на злобу дня, могли ухватить самое острое, самое существенное. Он не философ, конечно. Вместе с тем, он не был, как его часто упрекают, графоманом, который писал обо всём на свете, только дай ему повод. В своих текстах он мог поднять частную проблему на более высокий уровень, о котором нам и сегодня интересно почитать. Это, например, проблемы российско-украинских отношений, взаимоотношений власти и народа, революции, ответственности власти и народа, соотношения свободы и ограничения.

— Новая книга посвящена трагическим событиям 1917 года. Как менялись его взгляды за этот год: кому он симпатизировал, кого он ненавидел? Каким он был в тот период?

— Шульгин в конце 1916-го года не мог предвидеть развития событий в 1917-м. К концу 1916 года он был депутатом Государственной Думы, членом Прогрессивного блока. Этакий в меру оппозиционный политик, выступающий за порядок и войну до победы. При этом он резко критиковал власть с трибуны Думы. Принявший участие в боевых действиях Первой мировой войны, он считал, что ситуация в стране неблагополучная и что министры и правительство ведут страну к гибели.

Он не выступал публично против Николая II, но, по сути, критикуя людей, которых назначал Николай II, метил тем самым и в императора. И это очень хорошо показывают первые публикации Шульгина в газете «Киевлянин» в 1917 году. Многие статьи Шульгина были вырезаны цензурой. На одной из иллюстраций, приведенной в книге, это хорошо видно. Белые пятна вместо текста.

№ 31 газеты «Киевлянин» от 31 января 1917 г. Передовая статья В.В. Шульгина снята цензурой. Оставлены только первая строчка «Киев, 30-го января 1917 г.» и фамилия автора).

— За что он критиковал правительство?

— Хороший вопрос, потому что если посмотреть на прошлую деятельность Шульгина, то всё это получается довольно странно. Шульгин был соратником Столыпина, его принимал Николай II, он считался крайне правым. И вдруг этот человек оказывается среди тех, чьи тексты вырезает цензура, а в Государственной думе оппозиционеры рукоплещут ему после выступления. Почему же так получилось? Шульгин, да и не только он (можно еще вспомнить В.М. Пуришкевича, о котором недавно вышла книга доктора исторических наук А.А. Иванова) полагал, что власть в лице министров, в условиях тяжелейшей войны ведёт страну к поражению и кризису.

Накануне 1917 года Шульгин считал, что с таким правительством войну не выиграть. Монархист, националист и консерватор Шульгин объединился с оппозицией и предлагал «валить» правительство. То есть фактически занимает позицию, которая близка давнему оппоненту власти — Милюкову. Впоследствии Шульгин вспоминал: «С Милюковым мы были ни в каких личных отношениях. Между нами лежала долголетняя политическая вражда», но, по мнению, Шульгина, война всё стерла, и в итоге он обратился к Милюкову с вопросом:

— Павел Николаевич. Я пришёл вас спросить напрямик: мы — друзья?

Он ответил не сразу, но всеёже ответил:

— Да. кажется. Я думаю. что мы — друзья.

— Были ли у них тенденции по типу — мы ненавидим правительство и ненавидим царя?

— Шульгин не пытался публично критиковать самодержца. Да и другие оппоненты предпочитали в своих официальных выступлениях намеки на «тёмные силы» у трона, «немецких шпионов», «измену» и т. п.

— Как люди противоположных взглядов Шульгин и Милюков оказались в одной лодке?

— В декабре 1915 года Шульгин сетовал в письме к жене Е.Г. Шульгиной (1869−1934): «Как приятно было бы, если бы глупые правые были так же умны, как кадеты, и старались бы восстановить свое первородство работой для войны. Но они не могут этого понять и портят общее дело». Они объединились, чтобы сделать общее дело — изменить ситуацию. Другой вопрос, что они не могли (или не хотели) предвидеть, чем всё это закончиться для России и для них лично. Тогда власть критиковали многие, отнюдь не революционные, политики, но когда самодержавие пало, они растерялись и не знали, что делать. Сами они рычаги управления удержать не смогли и в итоге были сметены в октябре 1917 года. В «Днях» Шульгин писал: «Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить её или порицать. Мы способны были, в крайнем случае, безболезненно пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи. под условием, чтобы императорский караул охранял нас. Но перед возможным падением власти, перед бездонной пропастью этого обвала — у нас кружилась голова и немело сердце. Бессилие смотрело на меня из-за белых колонн Таврического дворца. И был этот взгляд презрителен до ужаса..». Политики, как заметил Шульгин, привыкли оппонировать власти, находясь «под крылышком власти». В итоге те из них, кто смог избежать репрессий периода Гражданской войны, оказались за границей в эмиграции.

— Как Шульгин воспринял падение царской власти и отречение Николая II, ведь не смотря на критику, он всё равно был монархистом?

— Даже спустя много лет в наше время кто-то ставит ему эти действия в упрёк, а кто-то пытается его оправдать. Шульгин был не просто наблюдателем. Он был активным участником тех событий. Он поехал с А.И. Гучковым к Николаю II. Это сейчас мы знаем, как и что произойдет в 1917 и 1918 гг. Знаем об Ипатьевском доме, об убийстве царской семьи. А тогда Шульгин мог верить (или убедил себя в том, что верит), что едет спасать императора. Он подробно описал эти события в книге «Дни», которая вошла в наш сборник. До определённого момента Шульгин ещё осознавал свои действия: валим министров, но не трогаем императора; война ведётся до победы, а тот кто мешает — тот враг и т. д. Но вдруг происходящее закрутилось, и он, как и многие другие в тот период, потерял контроль над ситуацией. Вихрь истории закружил его. Вооружённые люди пришли в Таврический дворец. Они заполонили коридоры и комнаты. Они митинговали и курили, кричали и спорили. Некоторые начали тащить столовые приборы из буфета. Ничего странного для таких событий, но дворянина Шульгина эта толпа шокировала. Он впоследствии так опишет это столкновение с революционным народом:

«Бесконечная струя человеческого водопровода бросала в Думу всё новые и новые лица. Но сколько их ни было — у всех было одно лицо: гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное. Боже, как это было гадко!.. Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому ещё более злобное бешенство.

Пулемётов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулемётов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя.

Увы — этот зверь был. его величество русский народ.

То, чего мы так боялись, чего во что бы то ни стало хотели избежать, уже было фактом. Революция началась..».

Он почувствовал, что он такая же щепка в этом потоке, как и все остальные. И в этот период он начинает действовать скорее интуитивно, чем рассудочно.

— Приезд монархиста к царю за отречением от престола — это была «чёрная метка» императору.

— Гучков, который приехал с Шульгиным, это не просто политический оппозиционер, Это ещё и человек, которого, мягко говоря, очень не любила императрица Александра Фёдоровна, Гучков из другого лагеря. И вдруг вместе с ним приезжает Шульгин, который хотя и находился скорее на вторых ролях во время разговора с императором, но уже самим своим появлением обозначил многое. Самое любопытное, что о роли Гучкова в тех событиях сейчас мало кто вспоминает, а слова о том, что «Шульгин принял отречение» давно стали общим местом.

Приезд Шульгина, кем бы он ни был в этой ситуации по своим политическим взглядам, не мог ничего изменить в пользу монарха. Это потом он объяснял, что хотел чуть ли не спасти своим приездом жизнь Николая II, но он же сам видел, что революция — это внеправовое поле. Захотят убить — убьют. И никакой депутат Государственной думы Шульгин ничего не изменит. Кстати, на страницах «Киевлянина» Шульгин тогда писал, что бывшему императору нужно позволить выехать с семьей в Англию, «где железный порядок обеспечивает вокруг бывшего царя непроницаемую стену» и критиковал решение об отправке бывшего царя с семьей в Тобольск, поскольку правительство, «вместо того, чтобы прилично, с сознанием собственного достоинства, проводить бывшего властителя на английский броненосец. на глазах тёмных масс надевает на бывшего монарха мученический венец „заточением“, где-то, Бог знает где». Это есть в книге.

Полагаю, что когда впоследствии Шульгин объяснял мотивы своего поступка, он скорее объяснял это для себя. Оправдывался. А вот, что именно он думал, входя в вагон к императору, это вопрос. Ведь Шульгин был тем человеком, который во всех ситуациях хотел лично ощутить историю, пережить её. И в те мгновения Шульгин (на мой взгляд), испытывал именно это чувство — приобщиться к великой истории.

— Почему у Шульгина не сложилась политическая карьера при Временном правительстве?

— При тех связях, которые он имел, он мог бы получить определённую выгоду, но он не стремился встать в первые ряды. Почему? На мой субъективный взгляд, Шульгин был не состоятельным как полностью самостоятельный игрок на политической сцене. Он был активен и продуктивен, именно как человек при сильном лидере. Это очень хорошо проявилось со Столыпиным, когда Шульгин поддерживал его и делал это всей силой своего таланта. По сути, он был человеком на вторых ролях, и его эта роль устраивала.

— За те несколько месяцев, что у власти находилось Временное правительство, отношение к нему сменилось от обожания до всеобщей ненависти. Какие эмоции в этот период переживал Шульгин?

— В какой-то момент была надежда на перемены. Шульгин действительно испытывал всеобщую эйфорию. Ещё более эмоционально это выражено в статьях его жены, включённых в сборник. Но всё это сменяется разочарованием. Метаморфозы взглядов Шульгина понятны, если прочесть его статьи из «Киевлянина» за 1917 год одну за другой.

Временное правительство. Исполнительный комитет Государственной Думы. 1917 г. Стои первый слева В.В.Шульгин. Фото К. Булла

Но у него остается стержень — война до победного конца, борьба с украинским сепаратизмом и укрепление российской государственности. Если она будет укрепляться Временным правительством, то и пусть это будет так. Если будет лидер, который сможет сохранить единое государство и обеспечить победу в войне, то фамилия этого лидера, его политические взгляды и проч. уже не столь существенны.

— Нравственное и политическое падение Временного правительства, закончилось приходом большевиков. Каким художественным словом Шульгин откликается на эти события?

— Негативным. Более того, после прихода большевиков он пишет, что Керенский по сути расплатился за предательство Корнилова. Шульгин симпатизировал Корнилову как генералу и человеку, который может установить порядок. Вообще Шульгин симпатизировал сильным личностям. Это был некий культ вождизма и Василий Витальевич всегда хотел быть при ярком вожде-государственнике (Столыпин, Гришин-Алмазов, Врангель и др.).

— О чём пишет Шульгин в конце 1917 в своей газете?

— Поскольку у него была возможность издавать газету на территории, неконтролируемой большевиками, в этой ситуации весь конец 1917 года Шульгин прицельно бьёт по большевикам.

Его очень раздражал Крыленко, который стал главнокомандующим. Его сильно заботит разложение армии и переговоры в Брест-Литовске (сейчас я готовлю сборник документов РГАСПИ, посвящённый этим переговорам).

Шульгина буквально выводит из себя возможность заключения мира с Германией. В ноябре 1917 он пишет: «Хаос, создавшийся в государстве, превосходит всякие пределы. На фронте — неизвестные никому личности ведут переговоры о мире неизвестно от кого, а вполне известные дивизии и полки ведут тоже переговоры, каждый от своего имени. Во всей картине отрадно одно: все „комбинации“, которые только можно изобрести, мы проделываем разом. Когда весь этот бред пройдёт, Россия, если выживет, получит прививку от всех „прожектов“».

Когда немцы пришли в Киев, Шульгин публикует достаточно смелую статью, где отказывается сотрудничать с немцами и после этого от издания «Киевлянина» отказывается. Он опубликовал это текст в феврале 1918 года. Текст, которым он гордился до конца жизни:

«Выпуская последний номер „Киевлянина“, мы позволяем себе напомнить всем, кому о сем ведать надлежит, что мировая война не кончилась, что жесточайшая борьба будет продолжаться на Западном фронте, что уничтожение России есть только один из эпизодов этой войны, что на место России вступила Америка, что русский вопрос не может быть решён окончательно ни в Бресте, ни в Киеве, ни в Петрограде, ни даже в Москве, ибо карта Европы будет вычерчена на кровавых полях Франции, где произойдёт последняя решительная борьба. Пришедшим в наш город немцам мы говорим открыто и прямо. Мы ваши враги. Мы можем быть вашими военнопленными, но вашими друзьями мы не будем до тех пор, пока идёт война. У нас только одно слово. Мы дали его французам и англичанам, и пока они проливают свою кровь в борьбе с вами за себя и за нас, мы можем быть только вашими врагами, а не издавать газету под вашим крылышком».

На тот период для Василия Витальевича на первом месте стояла победа в войне, а большевиков он рассматривал, как тех, кто мешает этой победе, заключая мир с Германией.

— В вашем сборнике помимо статей Шульгина содержатся статьи его жены. Что можно сказать о ней?

— Екатерина Григорьевна родилась в 1879 году в семье известного публициста Г. К. Градовского (1842−1915). Уже в старости Шульгин замечал: «Над Екатериной Григорьевной всегда висела какая-то опасность». Он был прав. Её отец заболел психическим расстройством. Екатерина была родственницей Шульгина, что не помешало возникновению между ними любовной связи. В 1899 году Екатерина обвенчалась с Шульгиным несмотря на неканоничность этого таинства. Для этого, вспоминал Шульгин, потребовалось пойти на хитрость и «обмануть батюшку, что было Кате очень неприятно. Но пришлось». Так они стали супругами. Вся активная литературная и политическая деятельность Екатерины Шульгиной была связана с Киевом. Здесь она работала в газете «Киевлянин», где вела рубрику «Впечатления». Печаталась под псевдонимами «Алексей Ежов», «А. Ежов», «Е.А.». Её статьи проникнуты лиризмом и эмоционально насыщены. В 1918 г. она стала товарищем (помощником) председателя киевского национально-культурного общества «Русь».

В своих воспоминаниях «В русском Киеве в 1918 году» Е.А. Ефимовский посвятил Екатерине Григорьевне пространный фрагмент: «Её внешний облик скорее походил на монашку, чем на „бранного воеводу“. Тихая, старавшаяся быть незаметной в толпе, и быть обязательной к отдельным лицам, — она вставала во весь рост, когда дело касалось её святых идей или дорогих ей лиц. Она не обладала ораторским даром, но её речь, насыщенная мыслью и согретая внутренним огнём, производила подчас более сильное впечатление, чем шумливые выступления митингующих ораторов. Но она была подлинно русской женщиной».

Отношениям Шульгиных в годы Гражданской войны пришел финал. Василий Витальевич и ранее увлекался другими женщинами, но теперь у него была не просто спутница, а новая любовь.

Судьба первой жены Шульгина закончилась трагически. В эмиграции она осталась одна со своими мыслями и в результате всё кончилось печально. 24 апреля 1934 года она покончила жизнь самоубийством в Белграде, утопившись в состоянии депрессии в Дунае. Шульгин в какой то степени чувствовал свою вину за эту гибель и это тоже проскальзывает в последующих воспоминаниях.

Она, безусловно, была женщиной литературно одарённой. К сожалению, определённая повышенная эмоциональность статей свидетельствует о её крайне впечатлительной натуре. Эта эмоциональность дала неповторимый стиль, но вместе с тем люди с таким накалом вряд ли могут окончить свою судьбу счастливо и безмятежно.

— Чему будет посвящён следующий том изданий Шульгина?

— 10 марта 2017 года в книжном магазине «Буквоед» в Петербурге была презентация нашей книги «1920 год. Очерки. Три столицы». Собравшиеся задавали вопросы, в том числе интересуясь, когда выйдет третий сборник статей Шульгина и о чём он будет. Я сказал, что он будет посвящен 1917 году. Работа над новой книгой продлилась 3 года. На перспективу есть мысль собрать некоторые статьи Шульгина из «Киевлянина» и других изданий периода Гражданской войны. Не знаю, сколько лет это займёт. А потом можно будет сделать книгу из эмигрантских публикаций Шульгина. Наследие у него богатое.

Интервью подготовили К. Календарёва и М. Скорина