Большевики максимально жестоко подавили крестьянский протест
Точно неизвестно, скольких жертв — но точно миллионов — стоила борьба советской власти с российской деревней. «Ъ-Наука» продолжает публикацию материалов кандидата исторических наук Кирилла Александрова, посвященных 90-летию коллективизации.
Сталинская коллективизация сопровождалась жестоким раскулачиванием крестьянских хозяйств, массовыми депортациями и ужесточением государственного террора против «социально опасных» групп населения. По официальной статистике, за 12 месяцев 1930 года органы госбезопасности арестовали 331 544 человека (для сравнения, в 1929 году лишь 95 208), из них «тройки» ОГПУ осудили 208 069 человек, в том числе 20 201 — к расстрелу. Деревня ответила большевикам отчаянным сопротивлением — и первую битву за насаждение колхозов Коммунистическая партия проиграла. После публикации знаменитой статьи Иосифа Сталина «Головокружение от успехов», в которой генеральный секретарь ЦК ВКП (б) подчеркнул «добровольность колхозного движения» и свалил вину за преступления на местных товарищей, приободрившиеся крестьяне из колхозов буквально побежали. «Колхоз у нас рассыпался, мужики говорят: „Пулей стреляйте, а в колхоз не пойдем“», — писал в июне 1930 года родственнику-красноармейцу корреспондент из Московской области, чье письмо вскрыли цензоры. В итоге доля коллективизированных хозяйств упала с 58% (в марте) до 21% (в сентябре).
Настоящая банда
Но крестьянский протест не поколебал твердых намерений руководителей ВКП (б) создать всесоюзную систему принудительного труда. От конечного успеха коллективизации зависела прочность большевистской диктатуры, а также судьба десятков тысяч номенклатурных работников, готовых любой ценой защищать свою жизнь и приобретенные блага: от спецпайков и комфортного жилья до персонального транспорта, квалифицированной медицинской помощи, первоклассного отдыха и права ношения огнестрельного оружия. «Сталин собрал настоящую банду, лишенную каких бы то ни было принципов и решившую ценой любых человеческих жертв сохранить власть со всеми ее привилегиями и преимуществами», — свидетельствовал ответственный работник Коминтерна Борис Суварин, бывший одним из создателей Коммунистической партии Франции. Чтобы заставить крестьян принять колхозную систему, коммунисты стали использовать комбинированные методы, предполагавшие сочетание карательных мер с усилением пропаганды и хозяйственно-экономического давления на единоличников.
Чекисты продолжали изъятия открытых и потенциальных «врагов народа», в первую очередь сопротивлявшихся колхозному строительству.
В 1931 году органы госбезопасности арестовали 479 065 человек, из них «тройки» ОГПУ осудили 108 696 человек, в том числе 10 651 — к расстрелу. В 1930—1932 годах примерное число заключенных в лагерях ОГПУ выросло с 95 тыс. до 250 тыс. В связи с потоком осужденных, хлынувших в места лишения свободы во время коллективизации, потребовалась реорганизация руководящих органов. 25 апреля 1930 года было создано Управление лагерями ОГПУ во главе с бывшим начальником Соловецкого лагеря особого назначения Федором Эйхмансом, переименованное через полгода в Главное управление исправительно-трудовых лагерей (ГУЛАГ). Вслед за Эйхмансом в 1930—1932 годах его возглавляли кадровые чекисты Лазарь Коган и Матвей Берман. В лагерях царила ужасная смертность. Так, например, в Среднеазиатском лагере ОГПУ (начальники — Дмитрий Литвин, Александр Солоницын и Николай Гротов) в 1931 году из 11 700 заключенных умерли 1240 человек (10,6%), в 1932-м из 17 723 — 4664 (26,3%).
Одновременно с усилением репрессий по социально-классовому признаку ужесточалось налогообложение злостных единоличников, продолжавших саботировать политику партии в деревне. «В колхоз мы не пойдем, там безобразие», — кричали у помещения сельсовета «несознательные» женщины-середнячки во время стихийного схода, состоявшегося в селе Черкасском Пачелмского района Средне-Волжского края 7 февраля 1931 года. Но власть ставила перед единоличниками простой выбор: либо «добровольное» вступление в колхоз, либо полное разорение.
«О продовольствии. после выполнения хлебозаготовок»
Следующим инструментом сталинской политики на селе стало повышение государственных хлебозаготовок. Если в 1930 году большевики планировали забрать в деревне около 1 млн пудов зерна, то в 1931-м — более 1,5 млн, а в 1932-м — около 2 млн. Повышенные задания ложились тяжелым бременем на мужицкие хозяйства. Уполномоченные требовательно понукали: «Без рассуждений. выполняйте план хлебозаготовок. О продовольствии и семенах будет суждение после выполнения хлебозаготовок». И это притом, что советское животноводство находилось в катастрофическом положении, вследствие чего количество лошадиных сил на гектар пашни снизилось с 317 в 1928 году до 256 в 1930-м и 216 в 1931 году. Неизбежно падала урожайность: с учетом неизбежных отчетных приписок в 1930 году с гектара собирали 7,6 центнера зерновых, в 1931-м — 6,66.
Коллективизация потребовала огромных государственных инвестиций в производство сотен тысяч тракторов, комбайнов, грузовиков за счет перераспределения бюджетных средств в ущерб приоритетной индустрии. Резко возросли непроизводительные затраты и простои, расходы на подготовку обслуживающего персонала, горюче-смазочные материалы, комплектующие, средний и капитальный ремонт. Но, вопреки расчетам и обещаниям сталинцев, никакого «большого скачка» в производстве продовольствия не происходило. По оценкам известного русского экономиста и деятеля кооперации Сергея Прокоповича, по сравнению с царской Россией, которую большевики презрительно называли «отсталой», показатели урожайности в СССР на душу населения явно снизились.
Если в 1913/14 году сбор хлебов составил 4,9 центнера с гектара, то в 1930/31-м — 4,4, в 1931/32-м — 3,4. Даже в 1938/39 году на душу населения собирали лишь 3,7 центнера, несмотря на провозглашенную механизацию сельского хозяйства
Комбинированные методы все-таки позволили сталинцам добиться определенных результатов при насаждении и укреплении колхозного строя. Летом 1931 года общая доля коллективизированных хозяйств превысила 52%. В соответствии с постановлением ЦК «О темпах дальнейшей коллективизации и задачах укрепления колхозов» коллективизация в основном завершилась в Северо-Кавказском крае, на Нижней и Средней Волге, в украинских степях, зерновых районах Урала и Молдавии. Казалось, что партия взяла реванш за постыдные провалы на селе в предыдущем году. Но жить «лучше и веселее» не становилось. Страна выполняла первую пятилетку в обстановке тотального дефицита, при этом карточки выдавались только тем, кто работал в государственном секторе или находился на иждивении госслужащих. Крестьяне и лишенцы, составлявшие более 80% населения СССР, оказались вне большевистской системы снабжения, основанной на целесообразности, степени приближения человека к власти и его полезности для партийной номенклатуры. Кроме того, крестьянин отдавал государству продовольствие по низким закупочным ценам. За пуд хлеба он получал промтоваров на 30−40 коп.— и за яловые сапоги стоимостью в 40 руб. требовалось продать 100 пудов хлеба.
Колхозная система позволяла партии экспроприировать и эксплуатировать крестьянский труд, практически даром выкачивая продовольствие из деревни. Требовалось лишь правильно организовать сельскохозяйственное производство и работу в колхозах, чтобы закрепить достигнутые успехи в деле «второй» социалистической революции. Но все же положение, особенно в хлебопроизводящих районах, оставалось зыбким и неустойчивым. «После перемены советской власти за выселение, за насилие придется коммунистам расплачиваться» — такие высказывания, судя по материалам спецсводок ОГПУ, циркулировали в деревнях Центрально-Черноземной области в июле 1931 года.
«Не найдете вы другой такой власти»
В соответствии с постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 года значительная часть раскулаченных крестьян не только лишалась имущества, но и подлежала депортации. В 1930 году высылке в отдаленные районы СССР подверглась 115 231 семья, в первую очередь из Украины, Уральской области, Белоруссии, Северо-Кавказского края и Западной Сибири. Раскулаченные и депортированные семьи насчитывали 559 532 человека, как правило, их расселяли в невыносимых условиях. Наспех строившиеся землянки и бараки были непригодны для жилья. «С земли снег не убран, первые нары на земле (снегу), крыша просвечивает (положены не вплотную жерди, сверху еловые ветви, засыпаны мерзлой, осыпающейся землей), крыша начинается с земли, — отмечали в докладной записке от 20 марта 1930 года инспектора Наркомздрава и НКВД РСФСР, обследовавшие спецпоселки.— Полов нет, при таянии снега и земли неизбежно будет большая грязь».
Однако в спецпоселках даже голодный паек сопоставимый с лагерными нормами людям не выдавался или выдавался не полностью, поэтому среди спецпереселенцев началась массовая смертность от голода и болезней. «Наша работа страшная, много людей убило соснами, много умерло, и много людей пухнет с голоду, и много с ума сходят, так что страшно смотреть, — писал летом 1930 года односельчанам один из раскулаченных, высланный с семьей в Северный край.— Вы спрашиваете, как нас питают — хуже собак, хороший хозяин собаку лучше кормит, чем нас здесь». В Архангельском округе спецпереселенцы от кошмарного существования топились в Северной Двине и бросались под поезда узкоколеек.
В 1931 году с началом второй волны коллективизации раскулачивание и депортации возобновились, но теперь их жертвами становились и хлеборобы, обвинявшиеся в саботаже хлебозаготовок. В зимние месяцы северокавказские чекисты отправили в «кулацкую ссылку» 9 тыс. семей — в колхозы тут же записались 5,5 тыс. хозяйств единоличников. Всего в 1931 году подверглись депортациям 265 795 семей, насчитывавшие 1 млн 243 тыс. 860 человек. В первую очередь пострадали хлеборобы Западной Сибири, Украины, Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги, Центрально-Черноземной области.
За первые два года организации «счастливой колхозной жизни» большевики раскулачили и депортировали 381 026 крестьянских семей с общим населением 1 млн 803 тыс. 392 человека. «Во всем мире не найдете вы другой такой власти, которая бы пользовалась такой поддержкой рабочих и крестьян, какой пользуется советская власть», — заявил Сталин, выступая 4 февраля на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности. Спустя два месяца сотрудники Секретно-политического отдела (СПО) ОГПУ подали руководителям ВКП (б) специальную сводку с обзором выселения «кулаков». Составители ведомственного документа перечисляли наиболее острые факты сопротивления коллективизации и антисоветской агитации. В Петровском, Воскресенском и Балтайском районах Нижне-Волжского края чекисты фиксировали резко враждебные выпады. «Мы всегда будем мстить советской власти за учиненное издевательство. Придет лето, и хлеб колхозов запылает. Мы будем воспитывать своих детей в духе ненависти к коммунистам, которым они будут мстить», — грозили властям родственники раскулаченных.
Сто грамм хлеба на семью
| Коллективизация сельского хозяйства на Северном Кавказе. Организация новых колхозов в Темижбекском сельском совете Северо-Кавказского края, 1930 год |
В «кулацкой ссылке» отчаявшиеся спецпереселенцы пытались сопротивляться. Одно из самых известных восстаний произошло в период с 29 июля по 2 августа 1931 года на VII участке Парбигской комендатуры (Чаинский район Западно-Сибирского края, территория нынешней Томской области). Здесь в районе северных комендатур Сиблага выживали крестьяне, высланные из Кузбасса и Алтая. Вдохновителями и организаторами восстания стали Георгий Усков и Андрей Медведев, до высылки занимавшиеся организацией кирпичного производства. С первых чисел июля они устраивали полулегальные собрания единомышленников, призывая их к борьбе перед лицом неизбежной голодной смерти. Восстание началось 29 июля, в нем приняли участие ссыльные из населенных пунктов, расположенных между селами Высокий Яр, Крыловка, Бундюр. Вооружались за счет оружия отобранного у работников комендатур и охотников. Политические лозунги повстанцев звучали так: «Долой коммунизм, да здравствует вольная торговля, свободный труд и право на землю», «Советской власти быть не должно, а должно быть Учредительное собрание и выбор президента». В восстании приняли участие от 1 тыс. до 1,5 тыс. человек. Разбившись по взводам, они заняли Высокий Яр и Крыловку, но развить успех на село Бакчар не смогли: не хватило оружия и боеприпасов.
1−2 августа сводные отряды совпартактива и чекистов под руководством начальника Томского оперативного сектора ОГПУ Михаила Плахова подавили выступление. Более 100 повстанцев погибли, в том числе Усков, судьбу Медведева выяснить не удалось. Чекисты захватили более 100 единиц огнестрельного оружия, арестовали 144 участника восстания. Власти потеряли четырех человек убитыми, включая секретаря партячейки Высокого Яра Падзерина, и трех ранеными. Позднее одна часть арестованных повстанцев погибла в Томской тюрьме от тифа, поноса, воспаления легких и избиений. 54 «кулака» получили от трех до десяти лет лагерей, остальные — по пять лет условно с ссылкой в северные районы. После восстания в сентябре 1931 года в Чаинском районе по заявлению секретаря местного райкома партии А. Осипова 36 тыс. «кулаков» и «кулачат» выдавали по 100 грамм хлеба на семью. Вероятно, во время коллективизации это был один из первых частных примеров применения голода в качестве репрессивного инструмента.
***
Из служебного ходатайства полпреда ОГПУ по Центрально-Черноземной области (ЦЧО) Николая Алексеева о награждении начальника Секретного отдела Секретно-оперативного управления (СОУ) полномочного представительства ОГПУ по ЦЧО Ивана Ильина
«За последний год [1930] под руководством Ильина СО ПП ОГПУ по ЦЧО проделана следующая работа: раскрыты 28 контрреволюционных организаций, ликвидированы контрреволюционные и антисоветские группировки — 956 с общим количеством участников 8416 и осуждено тройкой по докладу СП ПП свыше 11 тысяч человек, из которых расстреляно 1100. Считаю, что он полностью заслуживает высшую боевую награду — орден Красного Знамени».
Из обзора Информационного отдела ОГПУ деревенских писем за июнь 1930 года, направлявшихся в войска Красной армии
«После сплошной коллективизации наше крестьянство очень волнуется и говорят, что когда будет война, то я — первый противник советской власти, и когда мне дадут пулемет, то я из него буду стрелять по тому, кто заставил меня удирать из своей хаты во время сплошной коллективизации и хотел у меня отобрать последнюю шубу. Это говорят как раз те люди, которые раньше больше, чем кто-либо, стояли верно за советскую власть» (Белорусский военный округ).
«Больше мы с тобой не увидимся. Решил уйти в поле и там застрелиться. Домой не ездил, дома делать нечего. Никому про меня не говори. Нечего делать без хлеба, оттого я и решил жизнь кончить. Никогда не ходил воровать, а тут 88 пудов у меня взяли и хлеба не дают. Когда забрали, то я решил ночью идти воровать, украл и попался. Голод заставил» (Ленинградский военный округ).
«Как ни говори, крестьянам жить хуже, чем при старом режиме. Вот возьми ссылку кулаков, середняков и других. Погрузят их в вагон как селедок и везут, они там задыхаются» (Украинская ССР).
Из коллективного письма группы крестьян в 108 человек деревень Норино и Мехово в редакцию газеты «Социалистическое земледелие» в марте 1931 года
«Сейчас из домов выбрасываются полуголодные и полураздетые дети, плач и крики раздаются ужасные. Об этом, значит, дошли слухи и до иностранцев, которые стали тоже протестовать. Мы же даем им ответ, что у нас, мол, этого нет, у нас только добровольный труд. Зачем же врать? Крестьяне смеются, что вы так врете в своих газетах. Русские газеты поэтому назвать можно газетами лжи. Если у нас настоящего крепостного права нет, но зато ни в одной стране нет такого насилия, как в России. Кто бы ни приехал, грозит нам тюрьмой и ссылкой. У нас не строится социализм хозяйственный, а у нас уже построен социализм тюремный, штрафов и насильного труда. Вот ваш социализм».
Из воспоминаний Вениамина Макаровича Курченкова, сосланного в Нарымский округ из Алтайского края в 1931 году
«Из одиннадцати человек нашей семьи за полтора года умерли семеро. В детском доме, где я, осиротев, воспитывался, было около двухсот ребятишек, и все это были осиротевшие дети „кулаков“. В каждой комнате детского дома висел лозунг: „Спасибо любимому Сталину за наше счастливое детство“».
Из интервью бывшего члена Политбюро ЦК ВКП (б) и председателя Совнаркома СССР в годы коллективизации Вячеслава Михайловича Молотова (запись 1975 года)
«Улучшить положение народа — это же не перспектива! Это же с тех пор, как Октябрьская революция произошла, это всегда было. Для коммунизма это не перспектива».
Из воспоминаний колхозников Псковской области (записи 1973 года)
«Первое мое горе — как родителей раскулачили. Я тады уже замуж зайшла, так нас не тронули, потому как мой Василий в 17-ом году как раз в Питере миколаевским солдатом служил и с колокольни в жандармов стрелял. Как батьку забрали, да мамку выселили, так я, как пташечки прилетят, все голосила. Второе горюшко — задарма робили всю жизнь. Трудодней робили мног, а получали ничох. И всю жизнь на столе засуха была — хлеба хлеборобу не хватало. Теперь стало получше. и пенсию по 12 рублей получаем. Сыто стали жить, но денег все равно не хватает» (А. Ф. Семёнова, 1902 г. р., деревня Перелазы Усвятского района).
«В нашей деревне все были работящие, жили крепенько и не хотели свое отдавать, как в колхозы погнали. Все были против, потому как етой жизни не знали. Взяли всех наших мужиков в село Урицкое (12 км отсюдова) и расстреляли. Четыре брата Паничевых из Есипово сковали эту власть. Из бедняков были, непутевые хозяева. После революции, как поделили землю по едокам, все в середняки выбились, а они — нет: больно шибутные были. Как пошли колхозы, они стали коммунисты, ездили по деревням, наганами махали — загоняли в колхоз. Лютовали сильно, даже расстреливали людей на месте» (М. Ф. Шваркунов, 1914 г. р., деревня Лысая гора Усвятского района).
Кирилл Александров, кандидата исторических наук
Журнал «Коммерсантъ Наука» № 9 от 14.04.2021, стр. 35
https://www.kommersant.ru/doc/4 769 645