Доктор исторических наук, А.Ю. Минаков рассказывает в своей статье о выдающемся государственном деятеле Российской Империи, военном губернаторе и главнокомандующем Москвы в 1812-1814 гг., генерале от инфантерии Ф. В. Ростопчине.
Федор Васильевич Ростопчин родился в богатой аристократической семье, получив прекрасное по тем временам образование. В 1786–1788 годах он предпринял длительную поездку за границу, посетил Германию, Францию, Англию. В Берлине брал частные уроки математики и фортификации, в Лейпциге слушал лекции в университете. По возвращении из-за заграницы он, после кратковременной военной службы, сблизился с одним из руководителей внешнеполитического ведомства А. А. Безбородко, по представлению которого в феврале 1792-го ему было присвоено звание камер-юнкера в ранге бригадира. Ростопчин был принят при дворе и стал вхож в великосветские салоны, где вскоре приобрел репутацию острослова. Его шутки, остроты и анекдоты были широко известны.
С 1793 года Ростопчин был прикомандирован к «малому двору» великого князя Павла Петровича в Гатчине, войдя в ближайшее окружение будущего императора. Будучи фаворитом Павла I, Ростопчин со временем стал играть ключевую роль в определении внешнеполитического курса империи, управляя иностранными делами в России. При Александре I Ростопчин попал в длительную опалу, поскольку открыто обвинял нового императора в грехе отцеубийства.
В 1805–1807 годах Российская империя становится ключевой участницей неудачных антинаполеоновских коалиций, приведших к военным поражениям и подписанию позорного для нее Тильзитского мира. В 1807-м вышел памфлет Ростопчина «Мысли вслух на Красном крыльце», в котором он подвергал резкой критике галломанию, т.е. приверженность ко всему французскому (языку, модам, идеям и т.д.) российской дворянской верхушки. Это был своего рода манифест складывающегося русского национализма. Произведение имело антинаполеоновскую и антифранцузскую направленность: «Господи помилуй! Да будет ли этому конец? Долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворить молитву и, плюнув, сказать французу: «Сгинь ты, дьявольское наваждение! Ступай в ад или восвояси, все равно, – только не будь на Руси». Причиной столь резких суждений и выпадов был кровавый опыт Франции, бьющейся почти два десятилетия в судорогах революции, террора и захватнических войн – начиная с 1789 года. Граф Ростопчин писал о французах особым, «народным» языком: «Вить что, проклятые, наделали в эти двадцать лет! Все истребили, пожгли и разорили. Сперва стали умствовать, потом спорить, браниться, драться; ничего на месте не оставили, закон попрали, начальство уничтожили, храмы осквернили, царя казнили, да какого царя! – отца. Головы рубили, как капусту; все повелевали – то тот, то другой злодей. Думали, что это будто равенство и свобода, а никто не смел рта разинуть, носу показать и суд был хуже Шемякина <…> Революция – пожар, Франция – головешки, а Бонапарте – кочерга».
Обличая галломанию общества, Ростопчин указывал на необходимость искать примеры для подражания в собственном русском национальном опыте: «Чего у нас нет? Все есть или может быть. Государь милосердный, дворянство великодушное, купечество богатое, народ трудолюбивый. <…> А какие великие люди были и есть! Воины: Шуйский, Голицын, Меншиков, Шереметев, Румянцев, Орлов и Суворов; спасители Отечества: Пожарский и Минин; Москвы: Еропкин; главы духовенства: Филарет, Гермоген, Прокопович и Платон; великая женщина делами и умом – Дашкова; министры: Панин, Шаховской, Марков; писатели: Ломоносов, Сумароков, Херасков, Державин, Карамзин, Нелединский, Дмитриев и Богданович. Все они знали и знают французский язык, но никто из них не старался знать его лучше русского».
Публикация «Мыслей вслух» сделала Ростопчина одним из наиболее авторитетных лидеров «русской партии», занимавшей жесткую антифранцузскую и антилиберальную позицию. Главным центром «русской партии» был тверской салон любимой сестры Александра I – великой княгини Екатерины Павловны, которая противостояла либеральным устремлениям своего царственного брата.
Незадолго до начала Отечественной войны Екатерина Павловна добилась того, что Ростопчин был назначен московским генерал-губернатором, а вскоре московским главнокомандующим. Таким образом Александр I хотел заручиться поддержкой «русской партии» в критический для России момент. На графа Ростопчина наряду со всем прочим возлагалась задача развивать в Москве патриотические настроения: «действовать на умы народа, возбуждать в нем негодование и подготовлять его ко всем жертвам для спасения Отечества».
Во исполнение этой миссии Ростопчин и выпускал так называемые афиши, информирующие народ и разъясняющие происходящие в стране события. Это тоже были своего рода «мысли вслух», написанные характерным для Ростопчина ярким «народным» стилем.
Главной целью афиш были «чисто-практические» результаты, прежде всего – разжигание партизанской войны против французов. 12 августа 1812 года Ростопчин обращается к крестьянам Московской губернии: «Готовьтесь с чем бы ни было: с косой, серпом, топором, дубиной и рогатиною! … Неситеся!… поражайте злодея козненного!.. Пса гладного! … дерзнувшего потоптать ваши нивы, пожрать ваш хлеб…». В афише от 30 августа он призвал «молодцов и городских, и деревенских», явиться «с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы-тройчатки: француз не тяжелее снопа ржаного». Прокламация от 20 сентября фактически содержала призыв к всеобщей партизанской войне против французов. Дореволюционные военные историки утверждали, что именно вследствие подобных призывов Ростопчина поднялась всеобщая народная война», когда неприятель вошел в Москву.
Немалую роль сыграл Ростопчин в создании народного ополчения и сборе пожертвований на нужды армии. Он возглавил комитет по организации ополчения в Москве и ближайших шести губерниях: Тверской, Ярославской, Владимирской, Рязанской, Калужской и Тульской. Помимо формирования ополчения московский главнокомандующий ведал снабжением русской армии, отступавшей к древней столице, размещением и лечением раненых.
В ночь на 3 сентября 1812 года, после вхождения французов в Москву, вспыхнул грандиозный пожар, продолжавшийся несколько дней и уничтоживший девять десятых города. В силу ряда обстоятельств до конца жизни Ростопчин скрывал свою определяющую роль в этом событии. Ныне же большинство историков, причем различных направлений и политических убеждений, склоняются к тому, что именно он подготовил все условия для этой акции: снарядил небольшую команду полицейских-поджигателей и вывез из города необходимые инструменты для тушения пожара. Сожжение Москвы имело колоссальное стратегическое и моральное значение: оно повлияло на весь дальнейший ход войны. Наполеон не смог найти здесь ни жилья, ни продовольствия для своих солдат, а также достаточного количества изменников и предателей для деморализации русского общества, армии и народа. И в этом есть историческая заслуга Ростопчина.
В течение двух последующих лет граф оставался на посту московского главнокомандующего. Служба его проходила в исключительно сложных условиях. Его обвиняли в сожжении Москвы, гибели имущества множества семей. В эти годы он занимался восстановлением, вывозом из города и захоронением огромного числа мертвых, организацией помощи пострадавшим от пожара жителям.
30 августа 1814 года Ростопчин был отправлен в отставку с назначением в члены Государственного совета.
В последние годы он много времени провел за границей, проходя там лечение. Граф вернулся на Родину лишь за пару лет до смерти. Широко известен его отклик на мятеж декабристов: «В эпоху Французской революции сапожники и тряпичники хотели сделаться графами и князьями; у нас графы и князья хотели сделаться тряпичниками и сапожниками». Через несколько недель после мятежа, 18 января 1826 года, Ростопчин умер.
А. Ю. Минаков