Один из популярных слоганов нашего времени – об особом пути России, отличном от магистрального маршрута, по которому движется остальной мир. В редких случаях он употребляется с пафосом национального превозношения, чаще – в уничижительном тоне. Хулители России при этом оперируют двумя разными версиями.
По одной из них, особый путь – это вздорная идея. В историческом процессе нет разных путей, для всего человечества заказан единственный путь, но одни народы и государства («цивилизованный Запад», к которому по географическому недоразумению причисляют Японию и Южную Корею) продвинулись по нему далеко вперед, оставив позади отсталые страны и недоразвитые народы, из вежливости обозначаемые как развивающиеся. Среди них, отстающих и недоразвитых, обретается и Россия, для характеристики которой изобретена убойная кличка – «Верхняя Вольта с ракетами». Прозвище это, правда, устарело: на географической карте нет больше Верхней Вольты – она переименована в Буркино-Фасо. И недоразвитым народам, застрявшим в средневековье, согласно господствующей в «цивилизованном» обществе расистской концепции, предстоит изнурительная гонка за недосягаемым авангардом, опередившим отсталый мир.
Корень российского зла, по П.Я. Чаадаеву, – в Православии, воспринятом от «растленной Византии»
Другой вариант употребления слогана об особом пути России исходит из признания за нашей страной ее уникальности, подобной уникальности альбиноса в стае ворон: мол, у России, противящейся подражанию Западу, и в самом деле особый путь – и это ее беда и ее позор, или, как это сформулировал еще патриарх русских западников П.Я. Чаадаев, «Россия предназначена только к тому, чтобы показать всему миру, как не надо жить и чего не надо делать». Иными словами, назначение России в том, чтобы демонстрировать своим печальным опытом, насколько губителен самостоятельный путь развития, отличный от того пути, каким шествует католический и протестантский Запад. Корень российского зла, по П.Я. Чаадаеву, – в Православии, воспринятом от «растленной Византии».
Журналисты с короткими мыслями, чей исторический кругозор ограничен десятилетиями, клеймо особого пути России отождествляют с советским строем, плановой экономикой, социализмом, объясняя присутствие социализма и плановой экономики в других странах, за пределами СССР, в Европе, Азии, Африке и Латинской Америке, результатом изнасилования, совершенного советским монстром. Но прошли десятилетия, от былого социализма в нашей стране осталось мало следов, и теперь иные из хулителей России готовы даже и на советский период ссылаться как на провалившийся предпоследний опыт повернуть Россию с ее особого пути на путь магистральный – западный.
Убогость представленных концепций проистекает не только из предубежденности, застилающей умственный взор, но также из того, что их адепты пребывают в плену иллюзий относительно абсолютного превосходства Запада, которые чем-то реальным питались в XIX веке – в эпоху его безраздельного доминирования, и реанимировались после крушения советской империи, но ныне почва для подобных иллюзий исчезает из-под ног. Отечественные западники отвергают очевидный факт многообразия цивилизаций, хотя при этом любят цитировать стихи Р. Киплинга: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, пока не предстанет Небо с Землей на Страшный Господень суд». В этом поэтическом афоризме содержится, однако, полуправда, потому что Запад и в эпоху Киплинга, и в наше время – это один мир, одна цивилизация, а Восток – это конгломерат миров, и киплинговская Индия – совсем не то, что Китай. Ислам, хотя он массивно присутствует в Индии, представляет собой своего рода контраст индуизму, а есть еще мир буддизма, корни которого в Индии, но распространился он за ее восточными пределами, за Гималаями и Бенгальским заливом.
Осмысление сосуществования разных цивилизаций, каждая из которых шествует своим особым историческим путем, в противоположность господствовавшей со времен так называемого «просвещения» идее единой магистрали, явилось блестящим достижением историософской мысли XIX века, причем приоритет тут принадлежит России, потому что первым сформулировал и обосновал эту идею Н.Я. Данилевский, затем уже не читавший русского ученого О. Шпенглер самостоятельно представил ее в глубокомысленной и блестяще написанной книге «Закат Европы» (в подлиннике – «Untergang des Abendlandes (Закат Запада)»). Идея многообразия цивилизаций, которые Шпенглер в русле германской традиции называет «культурами», приобрела черты продуманной и детализированной научной концепции под пером профессионального историка А. Тойнби. Она же составила основу политологической интерпретации современных исторических процессов у С.Ф. Хантингтона, работы которого нацелены на дискредитацию нашумевшей четверть века назад сногсшибательной пустышки Ф. Фукуямы, сделавшего под впечатлением краха СССР и существенной коррекции экономической политики Китая при Дэн Сяопине скоропалительный вывод о конце истории: настало, мол, время народам мира не противостоять больше доминированию либерального Запада, а спешно вестернизироваться по примеру родины предков Фукуямы, принужденной к внедрению у себя либеральной «демократии» ядерными ударами по Хиросиме и Нагасаки.
Число самобытных цивилизаций и тех, что сложились вследствие исторических метаморфоз, разные авторы определяют по-разному, порой у одного ученого, в частности, у А. Тойнби, в разновременных публикациях присутствуют расхождения в их числе и перечне, что, с одной стороны, связано с расширением и уточнением сведений о недостаточно изученных мирах, которые до недавних пор оставались за пределами кругозора исторической науки, но также и с расхождением в подходе к таксономии объекта исследования, с тем, что близко родственные цивилизации (или культуры) можно при одном подходе рассматривать как самостоятельные феномены, а при другом трактовать как своего рода подвиды одной и той же культуры.
Культура в самом широком, универсальном значении этого слова вырастает из религиозного культа
В имеющихся вариантах перечня цивилизаций они носят по преимуществу названия господствующих в них религий: христианская, исламская, буддистская, конфуцианская синтоистская. Трудно найти более убедительное доказательство предельной важности религиозного самоопределения народов, нет лучшей иллюстрации хорошо известного тезиса священника Павла Флоренского о том, что культура в самом широком, универсальном значении этого слова вырастает из религиозного культа.
А если это так, то не существует так называемой западной цивилизации как феномена, выходящего за рамки географии и современных политических союзов. Претензии современного Запада на исключительное преемство античности представляют собой попытку метаисторической узурпации. До святого Константина Южная Европа составляла часть ареала античного мира, занимавшего бассейн Средиземноморья в Европе, Азии и Африке. Это был своего рода агрегат двух изначально разных культур – эллинской и римской, вобравших в себя наследие более древних культур: крито-микенской, хеттской, этрусской, египетской, сирийской. С античным миром преемственно связаны выросшие из иного, библейского, корня христианская и исламская цивилизации, распространившиеся далеко за пределы римского лимеса. Подобно тому как в античном мире сосуществовали эллинский и латинский компоненты, сложились две фракции христианского мира: византийская со столицей в Новом Риме, которому после его падения наследовал Третий Рим, и западная, латинская, вобравшая в себя варварский германский элемент. Расхождение между ними со временем, под влиянием не только богословских разногласий, но и других факторов, связанных с преимущественным культурным наследием Эллады или Рима, вылилось в конце концов в конфессиональное разделение, говоря точнее – в отпадение католического Запада от Вселенского Православия. Известную параллель подобному расщеплению представляет мир ислама, разделенный на суннитскую и шиитскую фракции, или буддистский Восток с исповеданием одними народами махаяны, а другими хинаяны.
Вопрос о том, следует ли при этом говорить о двух разных мирах – восточно-христианском и западно-христианском – или, ввиду их генетического родства, это лишь разновидности одной и той же христианской цивилизации, не имеет принципиального значения. Он из области таксономии. А ныне и вовсе утратил актуальность, оставшись исключительно в сфере историософии и исторической науки, потому что у нас на глазах завершается разрыв современного Запада с его христианским прошлым.
Христианство стало восприниматься как обуза и путы на ногах
Недвусмысленно заявленное отречение от него выразилось в отказе Евросоюза от упоминания в своих учредительных актах хотя бы только преемственной связи с христианским наследием, из чего с очевидностью самоидентификации вытекает фундаментальное отличие ежечасно декларируемых и рекламируемых «священных» европейских ценностей от евангельской этики. Христианство стало восприниматься как обуза и путы на ногах. Господствующее настроение современного Запада можно выразить словами песни, известной по всему миру, а в нашей стране особенно памятной людям старшего поколения: «Отречемся от старого мира, отрясем его прах с наших ног». Это не значит, конечно, что на Западе не осталось христиан. Их там все еще большинство. Но своеобразие политических, юридических и информационных процедур на «демократическом» и плюралистическом Западе исключает принятие решений, которые бы соответствовали убеждениям и волеизъявлению христианского большинства.
Но, возразят, рудименты христианской эпохи сохраняются на Западе даже на юридическом уровне: церкви существуют легально, в некоторых странах они не отделены от государства; воскресенье, наравне с субботой, остается неприсутственным, выходным днем; в Европе есть еще страны, которыми правят короли Божией милостью. И все же если там дело дошло до возбуждения уголовных дел по поводу чтения в храме особенно нетерпимых апологетами толерантности мест из Священного Писания, – в особенности непереносимо для них изречение апостола Павла: «Ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6: 9–10), – то страница истории перевернута, и в этом «новом прекрасном мире» доминируют постхристианские или, что то же, антихристианские идеалы и ценности. Эта новая цивилизация верно обозначена как мир постхристианский, как мир, отрекшийся от Христа, хотя и пока без прямого запрета христианского культа.
Эту трансформацию можно сопоставить с той, которая происходила в первом тысячелетии от Рождества Христова, но тогда ее вектор был противоположным. Рим языческий преображался светом Евангельской проповеди в мир христианский. И это был процесс, продолжавшийся в Римской империи веками. Миланским эдиктом 313 г. христианам дарована была свобода исповедания. Святой Феодосий Великий запретил кровавые жертвоприношения при совершении все еще легального языческого культа. При святом Юстиниане в 529 г. была закрыта Афинская академия, в которой преподавали неоплатоники, отвергавшие учение Христа. Но в официальной номенклатуре Византии сохранялись древнеримские титулы императора, августа, цезаря (кесаря), патриция (патрикия), консула (в Византии в греческом переводе – ипат). Более того, само государство ромеев называлось по-гречески политией, что является переводом латинского res publica, хотя, с точки зрения современного государственного права, это была монархия, и уже только император Ираклий в VII столетии усвоил себе традиционно монархический титул василевса (царя). Но при сохранении рудиментов языческой империи Византия к тому времени давно уже стала христианским государством. Параллельно шел процесс христианизации языческого Запада, который ныне далеко продвинулся в обратном направлении: по пути ускоренной дехристианизации.
Запад вступил на путь радикального перерождения, которого избегают другие цивилизации
Постхристианский Запад, а не Россия, представляет явление уникальное, это Запад вступил на путь радикального перерождения, которого избегают другие цивилизации. Исламская умма в наш век, несмотря на острые политические противоречия внутри нее, на подъеме, и нет в современном мире ни постиндуистской Индии, ни постбуддистской цивилизации в Восточной и Юго-Восточной Азии, как нет и постконфуцианского Китая.
Казалось бы, Китай, в котором правящая партия придерживается марксистской атеистической идеологии, свернул с пути своей исконной традиции, утратив религиозную идентичность. Но это не так. Дело в том, что ядро конфуцианства составляют не метафизика и не культ, но система социальной этики. Став господствующим мировоззрением в Китае, учение Конфуция уживалось с древними народными культами: религиозным почитанием предков, обожествлением природных феноменов, а позже с распространившимся в Китае буддизмом; мирно соседствовало с альтернативным ему учением Лао-цзы – даосизмом. Конфуцианские традиции не чужды и мировосприятию китайских христиан и мусульман – имеются в виду не уйгуры или казахи, но принявшие ислам природные китайцы – хуэй-цзу. Конфуцианство – не религия ввиду перевеса в нем этического компонента над метафизическим, но и религия, потому что содержит моральные максимы, внутри самой конфуцианской системы не подлежащие ревизии.
Китайский коммунизм с национальной спецификой, которая непременно оговаривалась самим основателем Китайской народной республики Мао Цзэдуном, оказался в конце концов совместимым с конфуцианством. Идеологические баталии, какие в 1970-е годы с бешеной оголтелостью велись пресловутой «бандой четырех» против «Конфуция», под которым иносказательно подразумевался глава правительства Чжоу Эньлай, прекратились вскоре после смерти «великого кормчего» Мао. Победителем из этого сражения, завершившегося уголовными приговорами «четырем бандитам», вышел ставленник «Конфуция» – Чжоу Эньлая Дэн Сяопин. Победа Дэн Сяопина явилась в конечном счете торжеством конфуцианства как над левыми радикалами, так и над мечтателями о внедрении в своей стране западных стандартов так называемой «демократии», иными словами, над теми, кто возмечтал выращивать в Китае вместо риса овес и, выкорчевав заросли бамбука, на их месте посадить американскую секвойю. С тех пор Китай, восприимчивый к внешним влияниям ровно настолько, насколько они ему полезны, содействуя укреплению его могущества, главным образом чрез заимствование иностранных научно-технических достижений, не вызывает у серьезных наблюдателей сомнений в том, что он остался в лоне своей конфуцианской традиции, шествует своим путем, с которого его и в далеком прошлом тщетно пытались столкнуть внешние завоеватели или их клевреты внутри страны.
Кампания по насаждению атеистического мировоззрения велась в нашей стране с квазирелигиозным энтузиазмом и фанатизмом
Искушения вестернизацией не раз принимались и преодолевались Россией – тесные контакты с Западной Европой в киевский период имели иную природу: хотя в 1054 году Западная Церковь откололась от Вселенского Православия, утвердившегося на Руси, но цивилизационный разлом между христианским Востоком и Западом не стал еще самоочевидной реальностью. Искушение не эмпирическим Западом, но его радикально прогрессистской идеологией в виде марксизма предстояло пережить России в советский период. Кампания по насаждению атеистического мировоззрения велась в нашей стране с квазирелигиозным энтузиазмом и фанатизмом, вызвав колоссальные потрясения, разделения и беспримерные человеческие страдания. Но когда перспектива большой войны стала неотвратимой, руководство СССР, из которого вычищены были радикально интернационалистские элементы, предприняло половинчатые шаги в сторону реабилитации некоторых компонентов российской традиции, без чего не могла состояться победа в Великой Отечественной войне. Этот курс, продолженный после войны, прерван был хрущевскими экспериментами.
В 1970-е годы запал идеологического энтузиазма в правящей партии окончательно иссяк, и ее верхушка в моральном плане скатилась в болото дюжинного мещанства. Вслед за тем призрак коммунизма растаял, похоронив под своими обломками государство, распавшееся и лишившееся политического суверенитета. В 1990-е годы ослепление витринными красотами Запада приняло настолько масштабный характер, что даже в церковной среде появились прекраснодушные чудаки, которым по причине их фантастического простодушия казалось, что, из последних сил стараясь вписаться в орбиту Запада, Россия возвращается в лоно христианского мира. Осмотревшись, разумные люди опамятовались и поняли, что заблудились. C тех пор предпринимаются шаги к восстановлению российского суверенитета, успешные в военной и политической сфере. Насколько эффективны они в экономике – об этом квалифицированно судить могут специалисты. Но вот что касается телевизионной «пищи для души» народа, то пока, если судить по разным развлекательным шоу, и самой пандемии не удалось заметно убавить разгул царствующего в них бесстыдства. Этот товар, в свое время импортированный с Запада, у нас прижился и ныне представляет собой едва ли не самое реальное препятствие для возвращения России к своим православным истокам, а вместе с тем и к восстановлению полноценного суверенитета.
И все же при известной издавна способности русского народа увлекаться речь идет о соблазнах, всеваемых «отинуда», в то время как на Западе развивается процесс органического, эндемического перерождения. Начало этой дегенерации, возврата к паганизму восходит к эпохе гуманизма, буйной вспышкой процесса стала Великая французская революция, завершившая массовой гильотинизацией галантный век просвещения; а затем сопровождаемая непродолжительными рецидивами реставраций трансформация Запада завела его в тупик.
Закат Запада и по сей день остается не отменяемым пророчеством
Как уже было сказано, и на Западе еще есть христиане, и пока их там немало. Каким же должен быть наш modus vivendi с ними? Ориентируясь в религиозной ситуации современного Запада, приходится различать беззубое псевдохристианство, покорствующее господствующим тенденциям или даже охотно принимающее моральные новации, сиречь девиации, и христиан разных конфессий, сопротивляющихся пришествию «дивного нового мира», который для верящих в апокалиптические пророчества представляется в образе «царства антихриста». К солидарности призываются все, кто отстаивает традиционные моральные ценности, против которых ополчился постхристианский Запад, но, конечно, не те, кто враждует с христианами, вроде пресловутого псевдофундаменталистского ИГИЛа.
Закат Запада и по сей день остается не отменяемым пророчеством. Максима о его гниении, под которой подразумевается его моральная деградация, верна. Уже сама его трансформация в постхристианский мир является проявлением такого гниения. Нет ничего в современности, что указывало бы на несбыточность предсказания О. Шпенглера.