КАДЕТСКИЙ МОНАСТЫРЬ
Отрывок из статьи

Свыше 30 лет назад в парижском эмиграционном журнале «Военная быль» были опубликованы воспоминания одного из выпускных ОБКК А. Левицкого под названием «Кадетский монастырь» 1. Ценнейший исторический материал, содержащийся в них, стал известен в России только сегодня благодаря исследовательскому труду Олега Владимировича Левитского. Их фамилии не только созвучны. Есть в судьбах этих двух людей куда более значимые связующие нити.
А. Левицкий был орловским кадетом 80–90-х гг. XIX столетия, очень близким по времени с пребыванием там офицера-воспитателя В. В. Левитского и бегающего по помещениям мальчишки Олега. И, следовательно, судьба одного из самых знаменитых в России «кадетских монастырей» была в немалой степени их совместной судьбой…
Воспоминания публикуются в очень сокращенном виде по понятным причинам.
«Не желая утруждать читателя перечислением фамилий начальствующих и других лиц за время существования Орловского Бахтина кадетского корпуса, остановлюсь лишь на особо памятных мне лицах: во главе их ставлю старожила корпуса, занимавшего очень скромную должность старшего лазаретного служителя, унтер-офицера сверхсрочной службы Бычкова, прослужившего в корпусе свыше 50 лет. «Бычков, вы не видели моих очков?» — дразнили его кадеты. В 1914 году приехал в корпус наш кадет выпуска 1868 года наказный атаман Войска Донского генерал от кавалерии Покатило. Зайдя в лазарет, он увидел Бычкова и, поздоровавшись с ним, неожиданно спросил: «Бычков, вы не видели моих очков?» Вообразите себе радость Бычкова!.. «Покорно благодарю, ваше высокопревосходительство, что не забыли старика!» — растроганным голосом произнес Бычков. День 40летия службы Бычкова в корпусе был отмечен сделанным ему подарком и приказом по корпусу, в котором всем чинам корпуса и кадетам рекомендовалось обращение к Бычкову по имени-отчеству и на «вы».
Начальник Бычкова, старший врач Артур Павлович Гирш, обладал совершенно невозмутимым характером. Кадеты его очень почитали. Как-то раз в корпусе разразилась эпидемия свинки. В классах на растерзание преподавателям оставалось по 5–8 кадетов. Мне тоже захотелось удрать в лазарет. Все было проделано: язык натерт грифелем, в глаза впущен лимонный сок, для ускорения пульса — несколько ударов локтем в стену, осталось натереть термометр… Все прошло благополучно, и вот я блаженствую в лазарете, думая, что теперь, может быть, наш физик Яковлев кого-нибудь «угнетает»: «Бедная пустая голова, опять ничего не знаете!» Вечером фельдшер мерил температуру, и в тот момент, когда я усердно натирал термометр, он неожиданно подошел ко мне, посмотрел на термометр и, улыбаясь, сказал: «41 и две десятых!» При обходе доктор Гирш приложил руку к моей груди и хладнокровно, с немецким акцентом, сказал: «Она совсем умирает, она может идти в рота!»
А вот еще добродушный толстяк на 8–9 пудов 2, громадного роста — преподаватель географии Петр Гаврилович Архангельский. В нем сказывалась истинная любовь к нам, детям и юношам. Перед его уроком мы обыкновенно затаскивали очень тяжелую кафедру на подставке в угол класса, и все замирали от восторга, когда Петр Гаврилович, шутя, без малейшего усилия катил кафедру обратно на место. Он сумел заинтересовать нас своим предметом, и если кадеты, в особенности после сытного завтрака, вовсе не проявляли никакой любознательности и мирно дремали на партах, то Петра Гавриловича все слушали с интересом. Он преподавал и в Институте благородных девиц, и некоторые расторопные кадеты сделали карманы его пальто «почтовым ящиком». Однажды Петр Гаврилович заявил нам: «Вы там записки через меня посылаете институткам… Но конфеты я носить не согласен!»
Нельзя пройти мимо педагога «Божией милостью» — инспектора классов полковника Александра Николаевича Мацкого, внушавшего всем нам, без исключения, большое уважение и любовь, а также и моего воспитателя, подполковника Антипенко, в прошлом — доблестного боевого офицера лейб-гвардии Московского полка. Он служил нам примером истинного благородства. «Шарлатанов стерплю, но подхолюз не потерплю!» — говорил он кадетам.
Мои кадетские годы проходили в суровое время. Наши воспитатели, в большинстве своем — боевые офицеры, но без научной подготовки к педагогической деятельности, все же внушали нам твердые понятия о славных традициях Императорской русской армии. Тогдашний Начальник военно-учебных заведений генерал-лейтенант Николай Антоньевич Махотин вел дело по старинке. Но когда на эту должность был назначен Великий князь Константин Константинович, он внес новую, свежую струю в дело воспитания кадет. Мы, орловцы, горды тем, что он зачислил в наш корпус кадетом своего младшего сына, князя Георгия Константиновича, портрет которого в нашей форме орловского кадета у меня всегда перед глазами.
В корпусе мне пришлось быть участником трех памятных событий: в 1888 г., в ночь, если не ошибаюсь, на 20 октября, нас, малышей, разбудили, усадили на извозчиков и повезли на вокзал, отстоявший от города на две с половиной версты, 1я и 2я роты и 2й класс шли туда же форсированным маршем, чтобы представиться Императору Александру III, проезжавшему с Семьей через Орел после крушения царского поезда близ станции Борки 17 октября 1888 г. Это событие вызвало в стране большое волнение. Рассказывали, что Государь, спасая свою Семью и тех, кто был с ней, поддерживал плечом свесившийся угол разрушенной крыши вагона.
Случилось чудо: из-под обломков вдребезги разбитого вагона-салона, скатившегося под откос, и придавившей эти обломки тяжелой крыши вагона вся Царская Семья вышла живой и невредимой, в то время как собака, находившаяся у ног Императора, была убита наповал.
В следующий момент экстаз и энтузиазм толпы вылились в общем порыве видеть своего Монарха воочию после его чудесного избавления от грозившей опасности.
Царская Семья прибыла в Харьков, где должен был быть отслужен благодарственный молебен в университетской церкви в центре города (заметьте, не в кафедральном соборе, а в университетской церкви, по настоятельной просьбе студентов того университета, который еще 7 лет тому назад пополнял кадры террористов и цареубийц).
Не могу не отметить характерного момента этой встречи: когда решался вопрос, в каких и чьих экипажах везти Государя и его Семью от вокзала в город и обратно, явилась депутация от извозчиковлихачей и слезно умоляла предоставить им честь везти своего Государя. Такое уж было настроение, царившее в этот день, что приемом распоряжались не официальные лица и власть, а сам народ. И Государя с его Семьей везли не казенные экипажи и лошади, а извозчичьи коляски, правда, великолепных харьковских лихачей того времени.
Поезд подошел, едва только рассветало. Судьба послала тогда нам большое счастье, для меня лично — в первый и в последний раз — увидеть поистине царственный облик Императора Александра III, олицетворявшего собой могущество Великой России.
В обратный путь в корпус и нас, первоклассников, повели пешком. Радостное возбуждение и желание поделиться друг с другом впечатлениями расстраивали порядок в строю, но наши воспитатели, понимая нас, с этим мирились.
«А как Государь поздоровался с нашей 3й ротой (в мое время 3я рота была младшей ротой): «Здорово, дети!»… «А как ласково он смотрел на нас!» — раздавались восторженные голоса…
Промелькнули незаметно шесть лет, я уже отбыл лагерный сбор в строю 1й роты. По окончании лагерей нам сделал смотр начальник 36й пехотной дивизии генерал-лейтенант Духонин, отец будущего последнего Верховного Главнокомандующего, погибшего в Ставке. Он дал нам высшую оценку.
Подошла осень 1894 г., и мы все находились в постоянной тревоге, вызванной слухами о болезни Царя. Хотя и не хотелось верить трагическим предсказаниям, но печальный день все же наступил, и 20 октября 1894 г. Государь Император скончался в Крыму.
Горестное чувство овладело всеми нами… Мы ведь воспитывались в мистическом обожании своего Царя!
По получении известия о кончине Государя всех нас выстроили в главном зале. Прерывающимся от волнения голосом директор читал о последних минутах скончавшегося Царя. Но вскоре старик не выдержал, слезы помешали ему докончить чтение. Представляете себе, что было с нами?
Ожидали следования траурного поезда через Орел.
Не помню уже, какого числа октября месяца одну только нашу 1ю роту вызвали на вокзал для встречи поезда с гробом Императора. Я находился в строю роты и вспоминаю, что на платформе вокзала нашу роту поставили на крайнем правом фланге. В этот день впервые было вынесено корпусное знамя. Знаменщик с ассистентами стоял впереди роты, знамя обернули черным крепом, так же, как и знамена 141го и 142го пехотных полков, составлявших тогда местный гарнизон и выделивших по одной роте, которые стояли рядом и левее нас.
Бесшумно подходил поезд, и торжественная тишина на платформе была нарушена поданной вполголоса командой: «Слушай на кра-ул!» Мы вскинули винтовки, знамя склонилось, отдавая в последний раз честь почившему Императору…
Затаив дыхание, смотрели мы на выходящих из вагонов: первым быстро спустился на платформу Великий князь Николай Николаевич, выделяясь своим очень высоким ростом. Он подошел к группе встречавших, возглавляемой губернатором, и сейчас же поспешил обратно к вагону, навстречу Государыне Марии Федоровне. С опущенной головой прошла Государыня вдоль фронта, и мы провожали ее глазами, потрясенные ее горем.
Поданная опять вполголоса команда раздалась на платформе: «На молитву шапки долой!» Началась лития, архиерейский хор пел приглушенными голосами. При возглашении «вечной памяти» с колокольни ближайшей церкви послышался погребальный перезвон колоколов, и под этот печальный звон поезд отошел и стал очень медленно набирать скорость. Один за другим проходили мимо нас вагоны с окнами, закрытыми черными занавесками, и в одном из них, с поднятой занавеской, мы увидали Государыню с приподнятой в прощальном жесте рукой.
Вернувшись в корпус, мы сдали знамя в церковь, и оно стояло там нетронутым до 1901 года, когда последовал Высочайший приказ о порядке выноса».
1 Чисто случайное совпадение с названием повести Н. С Лескова, отрывок из которой опубликован в этой же книге. А может быть, не случайность? Ведь все кадеты так и называли свои учебные заведения. А современные молодые люди: суворовцы — «кадетка», нахимовцы — «питония», курсанты высших морских училищ — «система».