ПОСЛЕСЛОВИЕ К ВОЙНЕ

Данилекский к ПОСЛЕСЛОВИЕ К ВОЙНЕ

могила данилевского к ПОСЛЕСЛОВИЕ К ВОЙНЕ

К 160-летию окончания Крымской войны

(Книга Н.Я. Данилевского как осмысление итогов

борьбы за Крым)

   Крым — место, где родилась уникальная книга XIX века «Россия и Европа». Здесь, на южном берегув, небольшом имении Мшатка у Фороса, в 1864 году поселился выдающийся русский социолог Николай Яковлевич Данилевский. Его пристанищем после долгих скитаний по свету стали развалины особняка, сожженного в Крымскую войну, — зримое свидетельство грозных испытаний, с которыми столкнулась Россия. Руины Мшатки будто напоминали о шаткости послевоенного европейского устройства (или уже довоенного?), предвещали грандиозную бурю в самом недалеком будущем…

Данилевский не только восстановил дом, но и, как опытный биолог, превратил свой участок в замечательный сад. Здесь бывали И. С. Аксаков, Л. Н. Толстой, другие известные люди. В Крыму Данилевский руководил комиссией по борьбе с филлоксерой (тля, вредитель винограда. — А.К.), одно время был директором знаменитого Никитского ботанического сада, основанного выдающимся ученым-ботаником академиком Х. Х. Стевеном. Здесь было собрано 440 видов экзотических деревьев и кустарников, посажено 175 тысяч декоративных и плодовых деревьев.

Поселившись во Мшатке, Данилевский уже со следующего года начал работу над книгой «Россия и Европа. Взгляд на культурно-историческое отношение Славянского мира к Германо-романскому». Четыре года спустя глава за главой она стала публиковаться в журнале «Заря». Уже сами названия глав не могли не вызвать интереса читателей, ведь речь шла о давних проблемах взаимоотношений России и остального мира. Стоит перечислить только заголовки («Почему Европа враждебна России?», «Гниёт ли Запад?», «Различия в психическом строе», «Европейничанье — болезнь русской жизни»), и станет понятно, какой резонанс вызвали поставленные Данилевским вопросы.

Николай Яковлевич Данилевский родился 28 ноября 1822 года в селе Оберец Ливенского уезда Орловской губернии (ныне Измалковский район Липецкой области). Оберец был родовым имением его матери Дарьи Ивановны, урожденной Мишиной (1800—1852). Его отец, Яков Иванович Данилевский (1789—1856), окончил Московский университет, участвовал в Отечественной войне 1812 года. Молодым офицером он был участником заграничного похода в составе гусарского полка, получил ранение в «битве народов» под Лейпцигом в 1813 году. На момент рождения Николая отец по-прежнему был военным (впоследствии дослужился до чина кавалерийского генерала) и служил в городе Ливны.

Так как отец часто менял места службы, дети Николай, Александр и Елена странствовали вместе с родителями. Я. И. Данилевский, увлеченный со студенческих лет наукой и литературой, способствовал развитию в сыне наклонностей к научному поиску. Николай был учеником частных пансионов в Москве, в Дерпте, в пятнадцать лет владел английским, французским, немецким языками и латынью. С 1837 года учился в Царскосельском лицее. При Данилевском в лицее преподавали Шульгин, Георгиевский, Чириков, Калинич, Эбергард, помнившие юного Пушкина и делившиеся своими воспоминаниями о нем с новыми поколениями лицеистов.

К сожалению, это было уже совсем не то учебное заведение, которое хорошо известно всем нам по ученической поре А. С. Пушкина. Уже не было лицейского братства, свободолюбивых идей. В николаевскую эпоху лицей обрел куда более консервативные черты. Поступивший сюда двумя годами позже Данилевского знаменитый русский писатель М. Е. Салтыков‑Щедрин вспоминал: «В то время, и в особенности в нашем «заведении», вкус к мышлению был вещью очень мало поощряемою. Высказывать его можно было только втихомолку и под страхом более или менее чувствительных наказаний». По словам Салтыкова-Щедрина, все лицейское воспитание было направлено только к одной цели — «приготовить чиновника».

Так и случилось: окончив лицей в декабре 1842 года, Николай Данилевский поступил на службу в канцелярию военного министерства. Церемония ХII выпуска лицеистов (пушкинский был первым по счету) состоялась 31 января 1843 года. Это был последний выпуск Царскосельского лицея (всего за несколько десятилетий было выпущено 286 человек), уже в ноябре учебное заведение переименовали в Александровский лицей и перевели непосредственно в Петербург. Данилевский мечтал учиться дальше. Тогда же он определился вольнослушателем на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета.

Университетские годы для Николая Данилевского стали временем искренней дружбы с Петром Семеновым (будущим знаменитым географом и путешественником П. П. Семеновым-Тян-Шанским) — юным самоучкой, приехавшим в Петербург из рязанской глуши. Близорукий и угловатый Петр, несмотря на отсутствие систематического начального образования, блестяще поступил в школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров. Он учился здесь не из-за любви к военному делу, а из-за того, что некому было оплатить его обучение в обычной гимназии. Любимым занятием Петра было наведываться по воскресеньям к старшему брату Николаю — однокашнику Николая Данилевского по лицею, а затем по университету. Оба Николая, став студентами, жили в одной комнате на Васильевском острове. Вскоре перебрался к ним и Петр, окончивший в 1845 году военную школу. Он, как и Данилевский, начал ходить вольнослушателем на университетские лекции.

Данилевский получил степень кандидата в 1847 году, Петр Семенов, необычайно быстро освоивший курс наук, — уже в 1848‑м. В ознаменование окончания университета молодые естествоиспытатели решили совершить многодневную экскурсию: пройти пешком от Петербурга до Москвы. Столь рискованные путешествия не были прихотью Данилевского и Семенова. Магистранты, познавая глубинную Россию, настойчиво собирали материал для своих диссертаций. И темы работ оказались похожи, как близнецы. Семенов исследовал Тамбовскую, Воронежскую и другие губернии, на этой основе написал и защитил диссертацию «Придонская флора». Данилевский, по поручению Вольного экономического общества, занимался изучением границ чернозема в средней полосе России и флоры этих районов. Он написал диссертацию «Орловская флора». Судьба рукописи до сих пор неясна, однако Данилевский остался в истории Орлов­ского края как один из первых исследователей местной флоры. В 1840‑е и 1850‑е годы он подолгу гостил в селе Русский Брод (Лаврово) Ливенского уезда (ныне Верховский район Орловской области) у своих друзей Лавровых, занимаясь здесь ботаническими и геологическими изысканиями.

В 1848 году «Отечественные записки» опубликовали три критические статьи Николая Данилевского о только что вышедшей в русском переводе фундаментальной работе немецкого естествоиспытателя Александра Гумбольдта «Космос». Причиной перерыва в научной работе стала причастность Данилевского к кружку Михаила Буташевича-Петрашевского, где с 1845 года устраивались регулярные встречи по пятницам. Данилевский был знаком с Петрашевским еще по лицею — основатель кружка входил в число выпускников 1839 года. На пятничных вечерах можно было встретить Ф. М. Достоевского, М. Е. Салтыкова-Щедрина, Д. В. Григоровича, А. Н. Плещеева. Данилевский обычно приходил вместе с Петром Семеновым. По воспоминаниям Салтыкова-Щедрина, этот кружок «инстинктивно прилепился к Франции… Сен-Симона, Кабе, Фурье, Луи Блана и в особенности Жорж Занда. Оттуда лилась на нас вера в человечество, оттуда воссияла нам уверенность, что «золотой век» находится не позади, а впереди нас… Словом сказать, все доброе, все желанное и любвеобильное — все шло оттуда».

Характерно, что в кружке Петрашевского активно обсуждали разнообразные общественные и политические темы: крестьянский вопрос, судоустройство, свобода печати — словом, всё то, что предвосхищало проблематику реформ 1860‑х годов. Здесь читали запрещенные книги, увлекались новинками западной литературы, теориями Сен-Симона, Леру, Ламэнэ, Луи Блана, Кабэ. Особенно чтим был Шарль Фурье (Петрашевский иногда называл себя фурьеристом). Можно предположить, что и Николай Данилевский имел высокий авторитет в кругу петрашевцев, ведь именно он читал здесь лекции об учении Фурье.

Николай Данилевский, читая петрашевцам лекции об учении Фурье, был вынужден в мельчайших подробностях повторять описание идеального строя будущего и возможные пути перехода к нему. Петрашевцы были прекраснодушны в своих утопических мечтаниях. В России они жили «лишь фактически», а душой — во Франции. Россия, по словам Салтыкова-Щедрина, представляла для них «область, как бы застланную туманом».

Увы, петрашевцам не довелось воочию убедиться в правильности учения своего кумира Фурье. За происходящим в «противуправительственном обществе» уже давно пристально следило Третье отделение… В конце апреля 1849 года произошла серия арестов. В частности, Николай Данилевский в это время находился на научной практике в Тульской губернии, на Красивой Мече, где был арестован и доставлен в Петербург. Три месяца ему предстояло провести в Петропавловской крепости. На удивление, талантливый молодой лектор Данилевский сумел убедить следственную комиссию в том, что его увлечение системой Фурье носило чисто экономический, но никак не политический характер. Это в самом деле удивительно, так как Фурье однозначно указывал: «Вопросы социальной политики всегда будут неразрешимы, пока будет желание умозрительничать по поводу строя цивилизации».

Действительно, нельзя было проповедовать учение Фурье и одновременно мириться с существующим строем. Однако Данилевский нашел такое объяснение, которое в итоге в значительной степени смягчило тяжесть его наказания. Более того, комиссия оправдала Данилевского, избрав в качестве меры лишь ссылку в Вологду. А по решению военного суда двадцать один «злоумышленник» из кружка Петрашевского был приговорен к расстрелу, но 22 декабря 1849 года, уже на эшафоте, после того, как были проделаны все соответствующие приготовления, казнь была заменена более «мягким» наказанием: каторжными работами, ссылкой в Сибирь и разжалованием в солдаты.

Данилевский в Вологде служил чиновником особых поручений при губернаторе. Фактически его ссылка была началом целой серии ссылок в вологодский край политических противников царизма (по некоторым подсчетам, общее число направленных сюда политических ссыльных составило около 10 тыс. человек). Ведь по ряду параметров Европейский Север почти ничем не уступал Сибири: здесь была слабо развита промышленность, небольшие города сохраняли патриархальный быт, бездорожье затрудняло сообщение и создавало почти идеальные условия для охраны. Вскоре после Данилевского, в 1860—1870‑е годы, в «подстоличной Сибири» предстояло отбывать наказание Г. А. Лопатину, П. Л. Лаврову, Н. В. Шелгунову, В. В. Берви-Флеровскому, а в начале XX века — А. В. Луначарскому, В. А. Русанову, Н. А. Бердяеву, И. В. Сталину и др.

В Вологде Данилевский изучал местную природу, написал ряд научных трудов, в том числе о климате Вологодской губернии. Этот труд был отмечен премией Русского географического общества. Награда обнадеживала. Постепенно Данилевский понимал, что ссылка (а в те годы чаша сия не миновала многих и многих) открыла новую страницу в его жизни.

Из Вологды в ноябре 1851 года Данилевский написал письмо Николаю I о своей вине, о раскаянии, о твердой решимости «всю остальную жизнь загладить ее перед Богом, Царем и совестью». Он просил царя разрешить навестить больную мать, «доставить ей последнюю радость в жизни и получить ее, может быть, предсмертное благословение, и, уверив ее в искренности возвращения к чувствам Христианина и верноподданого, услышать это прощение из уст умирающей матери»…

В 1853 году Данилевский был переведен в Самару в канцелярию губернатора на должность переводчика. Но рутинная канцелярская работа не обременила 30‑летнего пытливого исследователя. Он сразу же был командирован в экспедицию, которая затем сменилась еще одной, третьей и т. д. Ученые под началом натуралиста академика Карла Максимовича (Карла-Эрнеста) Бэра вели масштабные исследования рыбных и звериных промыслов в морях европейской части России. Экспедиции избороздили северные моря, Псковское и Чудское озера, Черноморье и Азов, Каспий.

Это были годы Крымской войны, когда прекратился импорт голландской сельди. Идеи использования некоторых видов промысловых рыб (в частности, астраханской сельди) не только для получения жира, но и для засола, а затем питания населения имели важное значение для решения продовольственного вопроса в России.

Многолетними трудами экспедиций был собран материал, который стал основой для разработки российского законодательства о рыболовстве. Работы Данилевского были отмечены золотой медалью Русского географического общества. Когда в 1857 году Данилевский был причислен к департаменту сельского хозяйства, начались его экспедиции на Белое море и Северный Ледовитый океан…

Поражение в Крымской войне потрясло Российскую империю. Это столкновение с Европой сыграло роль звонка, означавшего, что Россия отстала от остального мира. Данилевскому впору было предъявить счет прежней власти, которая переломала судьбы его сверстникам-петрашевцам. Впрочем, теперь Данилевский уже вряд ли вошел бы в состав прежнего интеллигентского кружка. Альфа и омега массы русских вольнодумцев — стремление обличать свое правительство, каким бы оно ни было, ничего при этом не производя, кроме пустопорожней болтовни. Эта стихийная говорильня безобидна только на первый взгляд, ведь ее логическое продолжение — ненависть, оскорбление тех, кто наивно называет себя верноподданным, террор революционеров‑бомбистов. И далее — братоубийство и разруха…

Немало повидавший и переживший Данилевский думал уже не о себе, не о прежнем кружке пылких юношей и даже не о своем поколении, которое готово было принять определение «потерянное». Детально изучив биологические проблемы, Данилевский всё больше задумывался над закономерностями социально-экономического развития, всё заметнее становился сдвиг в сторону проблем социально-политических. После «мрачного семилетия» (1848—1855) Российская империя входила в полосу не изведанных прежде великих реформ…

Данилевский начал свою книгу «Россия и Европа» с обыденного, казалось бы, факта: «Летом 1866 года совершилось событие огромной исторической важности. Германия, раздробленная в течение столетий, начала сплачиваться под руководством гениального прусского министра (Бисмарка.— А.К.), в одно сильное целое». Этот посыл был призван настроить читающую публику на самый серьезный лад, продемонстрировать крайнюю актуальность поднятой проблемы.

Данилевский заставлял читателя-обывателя задуматься, чтобы вырваться из плена обыденных стереотипов и представлений. Почему, например, Европа почти ничего не знает о современной России? Автор откровенно отвечал на этот вопрос:

«В моде у нас относить все к незнанию Европы, к ее невежеству относительно России. Наша пресса молчит или, по крайней мере, до недавнего времени молчала, а враги на нас клевещут. Где же бедной Европе узнать истину? Она отуманена, сбита с толку… Почему же Европа, которая все знает от санскритского языка до ирокезских наречий, от законов движения сложных систем звезд до строения микроскопических организмов, не знает одной только России?.. Смешны эти оправдания мудрой, как змий, Европы — ее незнанием, наивностью и легковерием, точно будто об институтке дело идет. Европа не знает, потому что не хочет знать, или, лучше сказать, знает так, как знать хочет… Смешны эти ухаживания за иностранцами с целью показать им Русь лицом, а через их посредство просветить и заставить прозреть заблуждающееся и ослепленное общественное мнение Европы… Нечего снимать бельмо тому, кто имеет очи и не видит; нечего лечить от глухоты того, кто имеет уши и не слышит. Просвещение общественного мнения… может быть очень полезно… но только не для Европы, а для самих нас, русских, которые даже на самих себя привыкли смотреть чужими глазами, для наших единомышленников. Для Европы это будет напрасный труд: она и сама без нашей помощи узнает, что захочет, и если захочет узнать».

Для тех, кто был все-таки не согласен с авторской трактовкой отношения остального мира к России, Данилевский приберег своеобразную аргументацию:

«Прочтите отзывы путешественников о России, пользующихся очень большою популярностью за границей, вы увидите симпатию… к кому угодно, только не к русскому народу… Прочтите статьи о России в европейских газетах, в которых выражаются мнения и страсти просвещенной части публики, наконец, проследите отношение европейских правительств к России. Вы увидите, что во всех этих разнообразных сферах господствует один и тот же дух неприязни, принимающий, смотря по обстоятельствам, форму недоверчивости, злорадства, ненависти или презрения».

Надо принять логику того, что Данилевский делает здесь горькое признание существующих фактов, признание, которое было бы не под силу иному исследователю или публицисту. Данилевский был убежден, что не существует единой нити общественного прогресса, и не чуждался самых резких оценок происходящего:

«Дело в том, что Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды… Материалом, который можно формировать и обделывать по образу и подобию своему… Как ни рыхл и ни мягок оказался верхний, наружный слой, все же Европа понимает или, точнее сказать, инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которое не растолочь, не размолоть, не растворить, — которое, следовательно, нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть, — которое имеет и силу, и притязание жить своею независимою, самобытною жизнью. Гордой, и справедливо гордой, своими заслугами Европе трудно, — чтобы не сказать невозможно — перенести это. Итак, во что бы то ни стало… надо не дать этому ядру еще более окрепнуть и разрастись, пустить корни и ветви вглубь и вширь… Тут ли еще думать о беспристрастии, о справедливости… Как дозволить распространиться влиянию чуждого, враждебного, варварского мира… Вот единственное удовлетворительное объяснение той двойственной меры и весов, которыми отмеривает и отвешивает Европа, когда дело идет о России (и не только о России, но вообще о славянах) и когда оно идет о других странах и народах».

В чем же Данилевский видел главное отличие Европы от России? Рассматривая историю континента, особенно историю религий, он с уверенностью утверждал о том, что коренная черта европейского характера — насильственность, которая «есть не что иное, как чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек, им обладающий, ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо должен ему уступить. Такой склад ума, чувства и воли ведет в политике и общественной жизни, смотря по обстоятельствам, к аристократизму, к угнетению народностей или к безграничной, ничем не умиряемой свободе; в религии — к нетерпимости или к отвержению всякого авторитета… Если не общий дух насильственности германо-романских народов, откуда взялись бы рыцарские ордена, внесшие насильственную проповедь к Литве, к латышам и эстам и закрепостившие себе имущество и личность этих народов?.. Откуда навербовала бы Екатерина Медичи убийц Варфоломеевской ночи?.. Не устающая действовать гильотина… внешние войны, которыми с мечом в руках проповедовались равенство, братство и свобода… Что же это такое, как не нетерпимость, не насильственное навязывание своих идей и интересов во что бы то ни стало?.. Но и революционный дух улегается, политический интерес отступает на второй план, хотя и не на столь далекий, как религия, и снова первую роль играют интересы материального свойства, интересы торговли и промышленности. Это интересы по самому существу своему личные и не допускают, казалось бы, насильственности в своем применении. И, однако же, и европейская торговля, эта мирная проводница цивилизации, представляет собой уже в наш просвещенный и гуманный век пример насильственности».

Подытоживая различные суждения и оценки фактов, Данилевский пытается сформулировать собственные законы исторического развития. По его убеждению, они таковы:

«Закон 1. Всякое племя или семейство народов… составляет самобытный культурно-исторический тип, если оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло уже из младенчества.

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались политической независимостью.

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа…

Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, только тогда достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие, — когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию или политическую систему государств.

Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения — относительно краток и истощает раз навсегда их жизненную силу».

Первое отдельное издание книги «Россия и Европа» вышло в 1871 году, второе (ошибочно указано «третье») — в 1888-м, третье (ошибочно «четвертое») — в 1889-м. Ее автора в первых же откликах начали огульно обвинять в том, что он «оправдывает самодержавный шовинизм и политику национальной вражды». Данилевский получил ярлык пророка «роковой смертельной борьбы России со всем западом, т. е. со всем образованным миром».

Умер Николай Яковлевич Данилевский от болезни сердца 7 ноября 1885 года на озере Гохчу по дороге в Тифлис, где был в командировке. Ушел из жизни незнаменитый человек, в кругу друзей и знакомцев которого были В. Г. Белинский, М. В. Петрашевский, К. М. Бэр, П. П. Семенов‑Тян-Шанский, В. И. Ламанский (академик, автор работ по истории славянской филологии и этнографии), А. Н. Майков, И. С. Аксаков, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, Н. Н. Страхов (первый биограф Ф. М. Достоевского). Коротко и сердечно сказал о своем истинном друге Н. Н. Страхов в июне 1886 года: «Жизнь эта была очень трудная, очень полезная, очень счастливая и очень скромная».

Похоронен Н. Я. Данилевский в Мшатке в Крыму. Его сторонники, немало способствовавшие внешнему успеху книги «Россия и Европа», практически ничего не сделали для внутреннего развития и разработки исторических взглядов своего кумира. С 1895 по 1991 год произведения Данилевского в России не переиздавались.

Философ К. Н. Леонтьев (1831—1891) считал Данилевского одним из своих учителей и разделял точку зрения о том, что Россия является особым культурно-государственным миром, что российская цивилизация заменит собой цивилизацию европейскую, западную ее всемирно-исторической роли. Н. Н. Страхов писал о книге «Россия и Европа»: «Главная мысль Данилевского чрезвычайно оригинальна, чрезвычайно интересна. Он дал новую формулу для построения истории, формулу гораздо более широкую, чем прежние, и потому, без всякого сомнения, более справедливую, более научную, более свободную уловить действительность предмета, чем прежние формулы. Именно он отверг единую нить в развитии человечества, ту мысль, что история есть прогресс некоторого общего разума, некоторой общей цивилизации».

Разработанная Данилевским теория культурно-исторических типов (цивилизаций) опередила на десятилетия аналогичные концепции О. Шпенглера и А. Тойнби, которые оказали значительное влияние на развитие западной социологии. Ведь именно Данилевский за полвека до О. Шпенглера («Закат Европы») предсказал глубокий кризис европейской цивилизации. О. Шпенглера, А. Тойнби, Ф. Нортропа, А. Шубарта и П. А. Сорокина объединило с Данилевским критическое отношение к европоцентристской, однолинейной схеме общественного прогресса.

В. В. Розанов в одной из своих статей 1918 года, назвав десяток фамилий деятелей славянофильского направления, в том числе и Данилевского, восклицал: «Были и праведники, вас исправляющие, вас предупреждавшие… Но они все были бессильны. Они звонили в колокольчики, когда в стране шумел набат. Никто их не услышал, никто на них не обратил внимания. Когда уже все крушилось, пирамида падала, царство падало, когда поднялась Цусима одного дня, о всех этих предупреждавших… даже не вспоминали, даже не назвали ни разу их имен».

Поразительно, но предостережения Данилевского действительно не были услышаны. После Октябрьской революции официальная наука высказывалась в его адрес скупо и крайне резко: «теоретик русского национализма» (Малая советская энциклопедия, 1929), «глава поздних славянофилов‑«почвенников»… По политическим взглядам Данилевский — националист, апологет политики царизма» (Философская энциклопедия, 1960), «идеи Данилевского оправдывали великодержавно-шовинистические устремления царизма» (Большой энциклопедический словарь, 1980).

Взяв на вооружение политику «национального самоотречения» и национального нигилизма, коммунисты были вынуждены игнорировать основные идеи, высказанные Данилевским. Видимо, этим обстоятельством и можно объяснить атмосферу замалчивания, которая окружала его наследие в советское время. В свете событий истории России ХХ века предостережения Данилевского о недопустимости жертвовать народными интересами во имя абстрактных целей ложно понимаемого «прогресса», об опасности денационализации культуры и ныне звучат более чем актуально.

 

Алексей Кондратенко,

кандидат политических наук,

член Союзов писателей и журналистов России

 

 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *