БАБИЙ БУНТ 8-ГО МАРТА

23 февраля 1917 года рабочие окраины Петрограда по заведенному четыре года назад обычаю собирались отметить международный день борьбы за права женщин. В этот день — 8 марта по европейскому календарю — полагалось устраивать шествия и митинги, дабы возбуждать общественность темой угнетенности женской половины человечества.

Однако пролетарские районы столицы и других городов Российской Империи в тот год дополнительно возбуждать явно не требовалось. Осень и зима в Петрограде прошли в забастовках рабочих. Требование «Хлеба!» стало преобладать над политическими лозунгами. Полиция и правительство опасались «голодных» бунтов. В столице готовились подавлять их и вводить карточную систему на хлеб.

Но то, что произошло 23 февраля, стало для полиции и войск столичного гарнизона неожиданностью. Хлебные лавки принялись громить, празднуя свой День борьбы, работницы текстильных фабрик. К вечеру их почин собрал на улицах города уже 60-тысячную толпу. Начались стычки с полицией. С этого дня лавина беспорядков в городе только набирала силу.

Вот как позднее описывал это Л. Троцкий, предвосхитив методички американца Джина Шарпа по совершению «ненасильственных цветных революций»: «Большую роль во взаимоотношениях рабочих и солдат играют женщины-работницы. Они смелее мужчин наступают на солдатскую цепь, хватаются руками за винтовки, умоляют, почти приказывают: «Отнимите ваши штыки, присо­единяйтесь к нам». Солдаты волнуются, стыдятся, они тревожно переглядываются, колеблются, кто-нибудь первым решается, и — штыки виновато поднимаются над плечами наступающих, застава разомкнулась, радостное и благодарное «ура» потрясает воздух, солдаты окружены, везде споры, укоры, призывы — революция делает еще шаг вперед».

Знакомая картина. Разве что не хватает «печенек». Но с хлебной мукой в ту зиму в Петрограде было сложно.

Тридцать лет спустя И. Солоневич в своей «Великой фальшивке февраля» высказался радикально: «В феврале 1917 года никакой революции не было: был бабий хлебный бунт…». И все-таки революция случилась. «23 февраля 1917 года был «Международный женский день», кое-как использованный большевиками: чухонские бабы вышли на улицы Выборгской стороны и начали разгром булочных. Так что… можно сказать и так: русскую революцию начало чухонское бабье».

О причинах того «голодного» бунта написано много. О выросших ценах на хлеб, о перебоях поставок, о поездах, застрявших в снежных заносах под Петроградом. Но был ли на самом деле голод?

В ту зиму жителям рабочих районов приходилось стоять в очередях за хлебом, тянувшихся на сотни метров. За дешевым черным хлебом. Белого, подороже, было в достатке. Других продуктов — в достатке. Полковник А.П. Кутепов, выводя на подавление бунта приданный ему сводный отряд, который в казарме не успели накормить, по дороге купил на всех хлеба и колбасы. Мимоходом. На всех.

Ни в Петрограде, ни в каком другом городе Империи ни в ту зиму, ни за всю войну никто не умирал с голода. Немного цифр: в столице в начале 1917 г. на человека полагалась норма хлеба в 1,5-2 фунта (600-800 г). В 1916 г. фунт черного хлеба стоил 12 копеек при дневном (!) заработке обычного рабочего от 2,5 рублей. Для сравнения: в Германии карточная система на хлеб была введена уже в 1915 г. Спустя год норма хлеба на человека составляла там 200 г — как в блокадном Ленинграде. Зимой 1916/17 главным продуктом на столе простых немцев стала брюква. За всю войну в Германии умерло от голода более 700 тыс. человек. А количество бастующих немецких рабочих в 1916 г. было почти в 70 раз меньше, чем в России. И революция там случилась не из-за голода, а после поражения в войне в конце 1918 г.

Февральско-восьмимартовский «бабий бунт» стал, по выражению Солоневича, детонатором массовых беспорядков, которые были использованы как сцена с подходящими декорациями для разыгрывания по нотам верхушечного заговора против государя Николая II. Детонатором взрывов, которые гремели на «пороховом складе» «освобожденной» от царя России весь 1917-й год и увенчались тем, что на воздух взлетела она вся — когда пришли большевики.

Но и «свергнув самодержавие», разгневанные петроградские бабы не угомонились. Продуктовые погромы продолжались. Органы правопорядка при Временном правительстве докладывали: «…характерной чертой всех продовольственных эксцессов является преобладающая роль в них женщин. Женщины не только составляют необходимый и важный элемент в толпе, производящей беспорядки, но сплошь и рядом являются инициаторами продовольственных эксцессов… призывают к насилиям и погромам, поощряют и возбуждают солдат к разгромам и хищениям… Во многих случаях эксцессы совершаются толпами, состоящими исключительно из женщин».

А всего год с небольшим спустя период «продовольственных эксцессов» сменился в Петрограде и прочих российских городах периодом искусственно организованного большевистскими экономическими экспериментами голода 1918-1920 гг. А затем тотальным голодом 1921-1922 гг., когда в 20 хлебных губерниях страны люди умирали миллионами. Когда православная Россия дошла до людоедства и трупоедства.

Еще до Мировой войны, сидя в парижских кофейнях, политический эмигрант Ленин скорбел о положении крестьянина на родине: «Почему в России и только в России сохранились еще эти средневековые голодовки рядом с новейшим прогрессом цивилизации?» И пророчил: «Действительная борьба с голодовками невозможна… без революции». А в марте 1921 г. на должности главы правительства советской России он уже заявлял: «Крестьянин должен несколько поголодать… В общегосударственном масштабе это — вещь вполне понятная…»

«Вполне понятной» эта «вещь» оставалась для советских вождей и в 1930-х, когда на большой части страны снова умирали миллионы. Голод стоял не только в деревнях, скудно с продуктами было и в столицах. Продолжалось это десять лет, начиная с 1929 г. Трагедия 1932-1933 гг. была лишь верхушкой айсберга по имени Голод. В первые годы крестьяне и рабочие еще пытались поднимать голодные бунты — их были сотни. Только в московском регионе в 1931 г. — около 800 попыток рабочих бастовать. Но, понятно, хлебный бунт в СССР — совсем не то, что в царской России. До братаний с солдатами и чекистами дело не доходило.

И, наверное, есть какая-то невидимая, но очень прочная мистическая ниточка, которая протянулась от бунтующего зимой 1917 г. Петрограда, еще вполне сытого, к Ленинграду 1941-1944 г., вымирающему от голода.
Слишком явная параллель, чтобы не наводить на мысль о расплате «города революций» за то, что в феврале 1917-го он не смог преодолеть соблазн великого мятежа, в который вовлек и всю страну. Не сумел и не захотел претерпеть не слишком тяжелые, по сути, испытания военного времени. А ведь разница между 1917-м и 1941-м не так уж велика. И там, и тут шла грандиозная Отечественная война против германской агрессии (это потом 2-ю Отечественную большевики переименовали в империалистическую). Отличие лишь в том, что царская армия воевала лучше советской образца 1941 года и не пустила немцев дальше приграничных территорий страны.

Но в Великую Отечественную в блокадном городе на Неве обошлось без голодных бунтов, без призывов сдаться, чтобы завтра же «пить баварское». Не потому ли отчасти, что коммунисты за 25 лет приучили народ терпеть настоящий голод и не мечтать больше о революциях?
http://www.segodnia.ru/content/185457

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *