Владимир Стасов в силу разнообразности своих интересов стал, можно сказать, неофициальным куратором русской культуры XIX, золотого для неё, века. Влияние его, как литературного, музыкального критика и критика в области живописи было велико и всеохватно.
Он был инициатором создания такого прославленного объединения русских композиторов, как «Могучая кучка», название это было придумано им и сразу с интересом подхвачено знаменитейшими русскими творцами музыки, вошедшими в её состав: Милием Балакиревым, Модестом Мусоргским, Александром Бородиным, Николаем Римским-Корсаковым и Цезарем Кюи. И он же, Стасов, оказал решающее влияние на создание такого грандиозного движения русских художников-живописцев реалистического направления, как знаменитое «Товарищество передвижных художественных выставок».
Владимир Васильевич Стасов сам не был ни композитором, ни живописцем, художественные произведения в области литературы не создавал, а вместе с тем заслужил славу такого «арбитра искусств» – явление уникальное в русской культуре. Именно это роднящее её с классической древнеримской традицией, где существовала неофициальная должность «арбитра прекрасного», знатока, выносящего свой вердикт на произведения поэтов, актёров и музыкантов. Говорили, что и сам император Нерон, однажды раздосадованный неблагоприятным приговором одного такого арбитра, не слишком восхитившегося поэтическими талантами повелителя, приказал поджечь Рим, так как, зачем существовать Вечному городу, если император его, увы, бездарь?.. Впрочем – это только легенда.
Но, странное дело, и Владимиру Васильевичу привелось-таки посидеть под следствием в секретной политической тюрьме Петропавловской крепости в Санкт-Петербурге, привлечённым по делу революционеров-петрашевцев. Тогда, в 1848-49 гг., многие попали под этот каток репрессий. Ведь петрашевцы были прямыми продолжателями в своих идеях уже скончавшегося в то время от чахотки «неистового Виссариона» Белинского. А Стасов считал именно его своим учителем, безусловно, воспринял его новаторские демократические идеи и развивал их дальше в области искусствоведческой критики. Не мог он быть незнаком с теми писателями, кои входили в кружок Петрашевского (молодым Фёдором Достоевским, к примеру), потому и попал в застенок. Впрочем, вскоре следователям стало ясно, что библиофил и библиоман, весь погружённый в свои книги и работу в библиотечных фондах Императорской публичной библиотеки, ведший отдел искусств в солидном издании «Отечественные записки» Владимир Стасов – уж никак не может быть злокозненым бунтовщиком, и выпустили его из заключения без последствий. Но времена были тяжёлые в плане подозрительности властей позднего времени царствования императора Николая I. И молодой искусствовед счёл за лучшее отъехать за границу в качестве секретаря очень богатого человека – князя Анатолия Николаевича Демидова, потомка тульских кузнецов и владетеля уральских заводов, купившего на свои несметные богатства, заработанные каторжным трудом русских мужиков на его заводах, у герцога Тосканы княжеский титул Сан-Донато и дворец во Флоренции. Говорили, этот русско-итальянский князь, одно время состоявший в браке с племянницей Наполеона Матильдой (она ему обходилась в 200 тысяч золотых рублей в год – впрочем, это для него была мелочь), слыл меценатом искусств, но делами заниматься не любил, проводя всё своё время в увеселениях. Так что ему нужен был толковый секретарь-трудяга, долженствующий разбираться в его бумагах. Таковым и стал для него молодой русский писатель, литературный редактор и правовед по образованию Стасов.
Владимир Васильевич родился в Санкт-Петербурге, в семье известнейшего архитектора Василия Петровича Стасова, украсившего столицу империи неподражаемыми триумфальными арками у Нарвской и Московской застав, дворцами и соборами величественного вида.
А ведь в молодости Василий Петрович был простым чертёжником, хотя происходил и из старинной, но обедневшей дворянской семьи. Но был замечен императором Александром Павловичем и послан на государственный кошт учиться в Римскую академию. Вернувшись в Россию, стал особо приближённым к царскому двору архитектором, выполнявшим наиболее почётные заказы по украшению Северной Пальмиры. У него родилось четверо сыновей и две дочери. Владимир Васильевич был третьим сыном, прожил 82 года, (его пережил младший Дмитрий, ставший известным адвокатом и… отцом личного секретаря Ленина, секретаря ЦК партии большевиков, одно время кандидата в члены политбюро, Елены Дмитриевны Стасовой, всегда утверждавшей, что огромное влияние на формирование её мировоззрения оказал знаменитый дядя Владимир Васильевич Стасов. Кстати, удостоенный за свою плодотворную деятельность на поприще русской культуры от императорского дома чина тайного советника, соответствующего генеральскому. Вот так всё непредсказуемо переплетается в нашей жизни и в русской истории!
Однако, не сразу молодой выпускник Императорского училища правоведения в Санкт-Петербурге стал заниматься вопросами теории в области искусств.
Вначале он сам пытался писать, сочинять музыку и рисовать. Но из этого мало что получилось, а вот логические способности его ума, натренированного на изучении законов юриспруденции, он сумел поставить на службу анализа произведений искусств.
Впоследствии он стал универсальным критиком, но первой его стихией была музыка. Тут, без сомнения, на него оказало существенное влияние знакомство с молодым композитором Александром Николаевичем Серовым, тоже выпускником училища правоведения. Заметим кошт похоже на то, что это юридическое училище больше готовило деятелей искусств, чем «столпов» юриспруденции монархического режима, но удивительно, что такая трансформация правоведов в художники тогда властью вовсе не преследовалась, а наоборот – даже поощрялась. В этом была какая-то внутренняя политика николаевского режима в России – не только «хватать и не пущать», как у нас обычно представлялся николаевский строй той эпохи, а и воспитывать те таланты, кои могли бы проявить себя на службе Отечеству. Вот один «правовед» пишет другому выпускнику Училища: «Какое высокое назначение – быть жрецом такой музы (музыки), бросить значительную горсть фимиаму на её жертвенник и этим заставить человечество подвинуться на несколько шагов вперёд». Это будущий известный композитор Александр Серов пишет своему собрату «правоведу» Владимиру Стасову. Молодые люди, воспитанные в патриотическом духе, понимали своё призвание как «служение» (и не иначе) искусству!
Серов и Стасов вместе и начинали свой путь в искусство, хотя на первых порах не отказывались от службы в казённых учреждениях. Стасов был чиновником Межевой палаты, потом работал юрисконсультом в Министерстве юристиции, а Серов даже в Министерстве внутренних дел. Их связывала давняя ученическая дружба, потом, правда, несколько поблекшая из-за семейного конфликта, так как Стасов влюбился в сестру Серова, замужнюю женщину, был роман… родилась дочь, которую признал своей муж возлюбленной Стасова, а сам великий критик так и остался одиноким человеком. Он был слишком увлечён своей работой, с головой погружён в книги.
В научных кругах Стасов больше известен, как библиотечный работник, а не как литературный критик, а в художественном сообществе – наоборот. Таково было свойство его натуры – всеохватность. Но именно Императорская публичная библиотека в Петербурге и сделала из него учёного и произвела в авторитеты общественной мысли.
Вернувшись из Италии, где он немало поработал в музеях и библиотечных фондах Флоренции, он с 1854 гола становится постоянным посетителем Публичной библиотеки, а с 1872 года уже является её штатным сотрудником, возглавляя художественный отдел библиотеки. Ему библиотечным начальством была доверена комплектация фондов крупнейшего на те времена книжного собрания России – работа труднейшая, требующая необыкновенной усидчивости и огромной памяти, а также разбор новых поступлений. Постоянно погружённый в чтение животрепещущих материалов современной ему культурной жизни, как России, так и Европы, Стасов не замкнулся как книжный червь за завалами книг.
Будучи всегда осведомленным обо всех новинках в области искусства и культуры, он постоянно посещал салоны литераторов и мастерские живописцев, концерты и музыкальные вечера, был осведомлен в вопросах европейской политики. И писал, писал… Его литературно-публицистическое наследие составляет сотни трудов, тома собрания сочинений.
Постепенно он стал душой тогдашнего культурного общества, а его художественный отдел в Публичке – своего рода штабом тогдашнего демократического направления в русском искусстве.
В области музыки он особенно поддерживал взлелеянных им композиторов «Могучей кучки», особенно Мусоргского, в области живописи выделял Перова, считая его художником идущим от жизни, не изображающим ничего, чего нельзя было наблюдать в реальности, верно подметив его преемственность от живописца предшествующей эпохи Федотова. А после ранней кончины обоих творцов написал очерк «Перов и Мусоргский», где он разобрал их творчество, поставив их во главу угла тогдашнего передового движения в области культуры.
Конечно, он пережил эпохи. Ушли в историю народники-шестидесятники с их безоговорочной верой в народ, с их наивными представлениями, что музыку создаёт именно он, а композиторы её только аранжируют… Нет же, ведь для того и рождаются творцы и таланты, чтобы нести свои светы в этот порой сумрачный мир, а если мир погружается в состояние злобы и ненависти, усугублённой ещё и политической, классовой, социальной враждой, то какие усилия требуются от художника, чтобы не растерять свои гуманистические идеалы!
Стасов в конце своей долгой жизни видел эту деформацию искусства, не принимал течение декадентов, его отталкивал модернизм, потому он не принял даже искусство Врубеля, обвинял того в искажении канонов византийской церковной живописи, когда тот расписывал храмы. Но в тоже время патриарх искусствоведческой мысли в России иногда мог и признаться, что новое искусство в лучших своих творениях обладает удивительной проникновенностью, может затрагивать самые тайные струны души и рождать необыкновенные образы.
Уже наступал неповторимый серебряный век русской культуры, а Стасов, как был, так и остался крупнейшим умом уходящего золотого, гуманистические идеалы которого не удалось до конца истребить политическими бурями и ураганами наступающего века железного, двадцатого.
Несокрушимые примеры русской классической культуры и по сей день удерживают нас от сползания в невежество. Русское классическое искусство и сегодня востребовано и призвано. Недаром переполнены театры, когда там идут классические постановки, переполнены залы музеев во время выставок картин художников той эпохи, а русская музыка золотого века, считал Владимир Васильевич, это же основа основ нашей культуры и истинного народного духа в его лучших возвышенных проявлениях.
Во всё это верил и всё это утверждал великий промыслитель русской национальной культуры Стасов, провозгласивший, что «всякий народ должен иметь свое собственное национальное искусство, а не плестись в хвосте других по проторенным колеям, по чьей-либо указке».Станислав ЗотовСпециально для «Столетия»