9 августа 2024 года исполняется 200 лет со дня рождения Государыни Марии Александровны (род. 27 июля ст. ст. 1824, российская императрица 2 марта 1855 — 3 июня 1880, супруга императора Александра II и мать императора Александра III) – одной из самых возвышенных и притягательных натур русской истории.
Великая Христолюбица
Кто б ни был ты, но, встретясь с ней,
Душою чистой иль греховной
Ты вдруг почувствуешь живей,
Что есть мир лучший, мир духовный.
Такой портрет Марии Александровны оставил поэт Федор Иванович Тютчев.
Вполне сознавая высокое призвание супруги и матери, памятуя постоянно слова Спасителя: „больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя», Мария Александровна всю жизнь свою посвятила супругу, детям и той громадной, многомиллионной семье, которую называют Россией.
Жизнь этой женщины можно разделить на три эпохи, из которых у каждой свой венец. Первые четырнадцать лет, осененная брачным венцом, Цесаревна жила для своей родной семьи; следующие двадцать лет — увенчанная короною императорскою, Императрица жила для России; в последнее пятилетие, страдая телесно, испытывая тяжкие, душевные страдания, она была увенчана терновым венцом мученицы. Переход от царства земного к царствию небесному, этот тихий сон, в который погрузилась венценосная страдалица—был возвращением кроткого ангела в его небесную отчизну.
С первой половины мая 1838 г. по 23-е июня 1839 года, государь великий князь цесаревич Александр Николаевич, сопровождаемый своими воспитателями В. А. Жуковским, К. К. Мердером и многочисленною свитою путешествовал по чужим краям. Это продолжительное путешествие, как оказалось впоследствии, имело троякую цель: оно дополняло образование цесаревича, давало ему возможность подкрепить несколько расстроенное здоровье; наконец—что до времени составляло тайну русской царственной семьи—способствовало избранию цесаревичем—по его собственному усмотрению—августейшей невесты. Выбор Цесаревича мог остановиться на принцессе Александрине Баденской, или сестре её, принцессе Maрии по возрасту и красоте соответствовавших желаниям августейших родителей Наследника российского престола… Но судьба судила иначе: на обратном пути через Германию (именно 13 марта 1839 года) его высочество посетил в Дармштадте великого герцога Гессенского Людовика II и здесь, во дворце, встретил избранницу своего сердца, судьбою ему предназначенную. Дочь великого герцога, принцесса Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария, родившаяся 27 июля (8 августа) 1824 г., была тогда еще в отроческих летах. Первая с нею встреча имела решительное влияние на выбор Цесаревича, о чем свидетельствуют следующие слова письма Жуковского к императрице Александре Феодоровне от 14 марта 1839 года, т. е. на другой день первого посещения цесаревичем семейства гессен-дармштадского великого герцога: „Благослови Бог выбор сердца, который должен решить судьбу его жизни!.. Где мы устраивали по-своему, там Провидение готовило свое! Где мы искали, там не нашлось. Где не ожидали, там встретилось само собою! У меня сердце теперь так полно! Мне кажется, что Бог сделал Свое и все души молятся о будущем счастии нашего ангела. Цель нашего путешествия достигнута и впереди мне все улыбается. Принимаю это ясное чувство души за предчувствие, за уверение, что сделалось то, чему быть надлежало… Благослови его Бог тем благословением, которое некогда я дал отцу его при том выборе, в котором нашел он и свое счастие, и счастие России».
Летом следующего 1840 года принцесса Мария, та, о которой предсказывал Св. преп. Серафим Саровский, что она будет «благодатная» и матерью для России и для Православной Церкви, прибыла в Россию. Петербургским жителям того времени надолго запомнился торжественный въезд высоконареченной невесты в северную столицу: ряды гвардейских войск по всему протяжению пути Загородного и Невского проспектов до Зимнего дворца, отряды блестящих кавалерийских полков, кортеж придворных членов и свиты, наконец раззолоченные кареты и в первой из них — вместе с императрицей Александрой Федоровной нареченная невеста сына-первенца… Звуки салютов и полковой музыки сливались с восторженными кликами народа, искренно разделявшего радость Царской семьи.
С первых шагов по русской земле цесаревна ничего не делала для того, чтобы завоевать симпатии в новом Отечестве. Она просто оставалась собой. Благочестие было в ней как природная данность. Самодержец Николай I, более всего радеющий о благополучии России, почувствовал в ней родственную душу и радовался, видя её доброе сердце, благородство и прямоту характера, ум и деликатность. «Благословенно имя твоё, Мария», – неизменно обращался император в письмах к невестке. Он понимал, какое счастье Господь послал его наследнику, видел в совсем ещё юной цесаревне опору своему сыну, а значит, и русскому трону.
Как позднее написала Е. Н. Львова, хорошо знавшая императорскую чету, «Россия никогда не узнает, чем она была обязана своей Императрице, вследствие того огромного, благотворного, сердечного и нравственного влияния, которое она всегда имела на Государя».
После приезда в Россию Мария Александровна стала постепенно формировать круг единомышленников, вдохновлённых целью содействовать возрождению деятельного братолюбия, основанного на началах христианской нравственности. Решающим на пути возрастания Государыни в Православии было влияние святителей Филарета (Дроздова) и Иннокентия (Попова-Вениаминова).
Сторонникам светских развлечений Государыня казалась замкнутой и необщительной, но для людей талантливых, искренне любящих Православие и Россию общение с ней было весьма приятным и непринуждённым. Она могла проговорить четыре часа подряд с человеком, заинтересовавшим её. Среди гостей Государыни были: славянофил Иван Аксаков, поэт А.К. Толстой, московский промышленник И.И. Четвериков, вышедшая из простонародья сотрудница Миссионерского общества Кабанова, педагог К.Д. Ушинский, писатели Н.С. Лесков и И.А. Гончаров, художники Ф.Г. Солнцев и князь Г.Г. Гагарин.
«Вчера я читала в «Independance» статью об императрице Марии Александровне, — запишет в своём дневнике А.Ф. Тютчева — в которой громко восхваляется ее большой ум и говорится, что Россия может надеяться найти в ней вторую Екатерину. Изображать ее в этом свете — значит оказать ей плохую услугу по отношению к императору, так как среди окружающих его лиц находится много таких, которые ставят себе целью внушить императору недоверие к императрице и подозрение, что она может воспользоваться своим умственным превосходством над ним, чтобы подчинить его и оказывать влияние на дела. Нужно очень мало знать императрицу, чтобы приписывать ей какое бы то ни было сходство с Екатериной II. Императрица, несомненно, очень умна; ум ее очень тонкий, очень чуткий, очень проницательный, но между ее умом и умом Екатерины II совершенно нет ничего общего. Екатерина II была не столько умной женщиной, сколько гениальным мужчиной; она была призвана к тому, чтобы влиять на людей, направлять их, управлять ими; чтобы всегда проявлять себя вовне и искать во внешней и чисто земной жизни удовлетворения своему огромному честолюбию. Императрица Мария не обладает ни одним из качеств и ни одним из недостатков Екатерины II. Она создана гораздо более для внутренней жизни, душевной и умственной, чем для активной деятельности и для внешних проявлений. Честолюбие свое она обращает не на искание власти или политического влияния, но на развитие своего внутреннего существа. <…> Эта женщина для меня непостижимая тайна. У нее иногда вырываются слова, которые показывают, что она с полнейшей ясностью понимания судит о людях и вещах ее окружающих, что она видит все недостатки, всю мелочность этой среды, каждое ее слово показывает, что она понимает и ценит ум, и тем не менее она ничего не делает для того, чтобы мнение ее принималось во внимание и брало верх, чтобы были искоренены или ослаблены бесчисленные злоупотребления, накопившиеся повсюду. Если допустить, что к этой осторожности ее вынуждают семейные соображения, что мне едва ли кажется вероятным ввиду ее прекрасных отношений с государем, но если бы это действительно было так, в ней замечалось бы раздражение, уныние, но и этого совершенно нет. Она смотрит на государственные дела очень умно, очень проницательно, дела идут скверно, а у нее такой вид, как будто это ее совершенно не касается, в то же время она относится к стране вовсе не равнодушно, наоборот. Что же это такое? Недавно один очень умный человек говорил моему отцу, что он имел честь целый час разговаривать с императрицей: «Эта женщина, кажется, очень умна, она прекрасно понимает положение, а также и тех очень посредственных людей, которые ее окружают, но, по-видимому, она делает над собой большие усилия, чтобы не высказывать своего мнения».
Повинуясь чувствам безпредельного уважения и нежнейшей любви ко вдовствующей императрице, Государыня Мария Александровна в течение первых пяти лет не дозволяла себе принять в полное ведение воспитательные и благотворительные учреждения. Между тем, наше женское воспитание требовало всесторонних, существенных преобразований, вызванных духом нового времени. Эта необходимость была зрело и всесторонне обдумана Мариею Александровною.
Государыня узнавала об их состоянии ещё при жизни супруги Николая Павловича, во время посещений, в частности, Воспитательного дома, Екатерининского и Александровского институтов. После одного из таких осмотров в сентябре 1855 года она отметила, что эти учреждения «мало соответствуют обстановке, и из всех этих великолепных казённых заведений, бесконечно многочисленных в нашей родине, выходят поколения молодых людей и особенно молодых девушек, малокровных в физическом отношении и очень мало развитых в отношении нравственном, со знаниями самыми поверхностными и головой, полной самых ложных понятий о жизни, которая их ожидает».
Но при жизни императрицы-матери, которая формально возглавляла учреждения Ведомства императрицы Марии, Мария Александровна не могла предпринимать реформы женского образования, поскольку, как она считала, «это было бы непочтительно и значило бы проявить неодобрение по отношению к системе, господствовавшей в течение 25 лет».
Наследуя после кончины Александры Федоровны (20 октября 1860 г.) все женские учебные и благотворительные заведения, Государыня безотлагательно приступила к благодетельнейшим преобразованиям, как в системе преподавания, так и воспитания вообще.
Она обратилась за поддержкой к людям, способным оказать ей содействие, среди которых был К.Д. Ушинский, назначенный по её протекции инспектором Смольного института. При его помощи она подготовила для Александра II несколько записок о преобразованиях начального и женского образования.
Привлекая в свой круг выдающиеся умы России, императрица и углубляла свои и без того основательные знания. Её собеседниками был П.А. Крапоткин, К.Д. Ушинский, она встречалась с Ф.И. Тютчевым, И.С. Аксаковым, А.И. Герценом, читала работы современных ей русских экономистов. Мария Александровна разделяла мнение Ушинского о том, что «женщина должна отказаться от роли быть игрушкою родителей, забавою или украшением общества, что для исполнения своего высокого предназначения быть воспитательницей человека, она должна стать большой специалисткой и учёной, что в реформе необходимо соединить современные требования педагогики с условиями русской жизни». Стараниями Императрицы в России, переживавшей в то время быстрый рост промышленности, была создана система профессиональных школ, в том числе и для женщин.
Профессиональное женское образование, которому Императрица придавала большое значение, в некоторой степени получило развитие в учебных заведениях Российского общества Красного Креста. Это общество стало воплощением давнего стремления Цесаревны Марии Александровны помогать раненым и больным воинам.
Взгляды императрицы на образование и воспитание отражены в новом уставе 1855 года для женских учебных заведений. Проведенные ей реформы затронули и Смольный институт. В апреле 1858 года было открыто Мариинское училище для приходящих девиц, образовательная программа для которого создана выдающимся педагогом Николаем Вышнеградским, издателем «Русского педагогического вестника». В 1870 — принято Положение о женских гимназиях и прогимназиях министерства народного просвещения, в сентябре 1878 — открыты Высшие женские курсы в Санкт-Петербурге с тремя отделениями, первым директором которых стал профессор русской истории Петербургского университета К.Н. Бестужев-Рюмин.
Мысль учреждения женских гимназий всецело принадлежит ей. П.А. Крапоткин, отмечавший «далеко не последнее участие в освобождении крестьян», указал, что в свете «больше знали о том деятельном участии, которое принимала Мария Александровна в учреждении женских гимназий. С самого начала, в 1859 году, они были поставлены очень хорошо, с широкой программой и в демократическом духе. Её дружба с Ушинским спасла этого замечательного педагога от участи многих талантливых людей того времени, т.е. ссылки».
Женские гимназии, как заведения, соответствовавшие насущным потребностям общества, быстро увеличивались числом и объемом, продолжая пользоваться тем же высоким вниманием и участием со стороны своей Августейшей покровительницы.
Простирая истинно материнскую заботливость о распространении женского образования безразлично во всех классах своих подданных, во всех концах России, императрица обратила внимание на дочерей лиц духовных и положила основание женским епархиальным училищам.
Мария Александровна родила восьмерых детей (шесть сыновей и двух дочерей), тщательно занималась их воспитанием, не отлучалась от них. Дети росли в атмосфере любви и были нежно привязаны к матери, стараясь не огорчать её. «Лицо цесаревны выражало полную сосредоточенность. – Делится Тютчева своим наблюдением, сделанным в ходе одного из Богослужений. – Её сопровождали все дети, даже маленький, которому не было ещё трёх лет и который стоял молча и неподвижно, как и остальные, в продолжение всей длинной службы. Я никогда не понимала, как удавалось внушить этим маленьким детям чувство приличия, которого нельзя было бы добиться от ребенка нашего круга; однако не приходилось прибегать ни к каким мерам принуждения, чтобы приучить их такому умению себя держать, оно воспринималось ими с воздухом, которым они дышали». Наблюдение весьма ценное, но достаточно поверхностное: детям едва ли бывает дело до внешней благопристойности. Они чувствовали в матери и усвоили себе самое главное, что только она могла им дать – глубокую веру и любовь к Богу.
«Мама постоянно нами занималась, — напишет впоследствии Александр III — приготовляла к исповеди и говению; своим примером и глубоко христианскою верою приучила нас любить и понимать христианскую веру, как она сама понимала».
И эта вера царственных детей была живой и действенной. Тютчева упоминает о чудесном исцелении Марии после приложения мантии преп. Серафима Саровского. Как рассказывает об этом Анна Фёдоровна: «когда все доктора уже не надеялись на выздоровление маленькой Великой Княжны, вошла ко мне моя сестра Кити и сообщила, что монахиня Лукерья принесла мне полумантию Серафима, под покровом которой он провёл в молитве множество ночей и в которой, коленопреклонённый, он совершил своё последнее моление, когда душа его вознеслась к Богу. Мантия эта хранилась как священное наследие у старика-священника протоиерея Назария Добронравина, друга Серафима и настоятеля дворцового храма в Гатчине.
Я тотчас отнесла её к больной умирающей маленькой Великой Княжне и спросила: «Хотите, я вас покрою мантией Серафима?» «Дайте,- отвечала она и, перекрестившись, совершенно просто произнесла: — Отче Серафиме, моли Бога о мне». После этого она немедленно заснула, и немедленно ослаб хриплый свист в её горле. Через пять минут она дышала так тихо, что её не было слышно, а через десять минут появился обильный пот… Проснувшаяся маленькая Великая Княжна просто сказала: «Горло у меня очень болело, когда же меня накрыли мантией, всё прошло».[1]
Николай Александрович, благодаря которому состоялось прославление Батюшки Серафима, с детства во дворце видел три его портрета и хорошо знал, кто изображен и почему его августейшая бабушка императрица Мария Александровна высоко чтила Саровского подвижника.
В последние месяцы жизни матери Великая Княгиня ежедневно приходила к ней читать Евангелие. Став Герцогиней, Мария содействовала открытию православного прихода на Мальте.
В XIX в. в сознании русского общества происходит важный перелом: формируются представления о нации, национальной культуре, национальных интересах, т. е. развивается то, что позднее назовут национальным сознанием.
В январе 1868 г. Тютчев писал Аксакову: «…в русском обществе два ученья, два направления — русское и антирусское. При содействии существующего порядка, судьбе угодно было, в лице Валуева, поставить антирусское направление верховным и полновластным судьёю всей мыслящей России, и как ни поразительно подобное безобразие, в самых высших сферах к нему относятся равнодушно».
Причиной тому была сплочённость остзейцев и иностранцев, представлявших серьёзную силу, «…которая постоянно пугает высшую власть призраками внутренних опасностей, грозящих будто бы ей от русского народа, только что ею облагодетельствованного и возрождённого!»
Сложилась парадоксальная ситуация, когда интересы «немецкой партии» проводили в жизнь русские по рождению люди (граф П. А. Шувалов, возглавлявший III-е Отделение в 1866–1874 гг., министры внутренних дел П. А. Валуев (1861 —1868) и А. Е. Тимашев (1868—1878 г)), а право на самобытность русского народа отстаивала немка по происхождению, но с душою и сердцем истинно русским.
Во всех делах Государыни — одна только любовь к Богу и ближнему. Те же начала, несмотря на все его недостатки, видела она и в народе русском. В этом причина сближения её со славянофилами.
«Для славянофилов на первом плане начало нравственной правды — Христианство, так же как и для русского народа: это народ христианский» — писал И. С. Аксаков.
Задаваясь вопросом об историческом предназначении России, А.С. Хомяков отмечал: «Вздумали бы мы быть самым могучим, самым материально-сильным обществом? Испробовано. Или самым богатым, или самым грамотным, или даже самым умственно-развитым обществом? Всё равно: успеха бы не было ни в чём. […] потому, что никакая низшая задача не получит всенародного сознания и не привлечёт всенародного сочувствия, а без того успех невозможен. Нечего делать: России надобно быть или самым нравственным, т. е. самым христианским из всех человеческих обществ, или ничем; но ей легче вовсе не быть, чем быть ничем»
Мария Александровна приняла в сердце весь русский народ. Искренно любила она Россию, с её православием, нравами, обычаями и доблестными свойствами народного характера. Так, в бытность Её Величества в Новгороде в 1862 г. на торжестве открытия памятника тысячелетия России Государыня в беседе с некоторыми из представителей дворянства Новгородской губернии поразила их всесторонним знакомством со всеми памятниками древности и святынями не только Новгорода, но и прочих городов губернии. Имена великих князей, святителей и чудотворцев, строителей храмов в отдаленнейшие времена сохранялись во всей точности с безошибочными хронологическими данными в светлой и обширной памяти Государыни.
Граф Михаил Владимирович Толстой, сопровождавший ее, оставил весьма характерное свидетельство и о глубине церковно-археологических познаний Марии Александровны: между прочим она просила показать ей в Софийском соборе древнюю артосную панагию[2], а когда старик ключарь подал ей вместо того наперсную панагию владыки Пимена, «она, обратясь ко мне, сказала: «Может быть, я не так выразилась; лучше было бы сказать: панагиар». «Много ли найдется русских дам,-заключает Толстой,-которые знали бы такое техническое слово?»
Заботясь о сохранении национальных святынь, она просила в 1859 г. доставить в Петербург недавно обнаруженные древности Софийского собора в Великом Новгороде. Реликвии, которые имела в виду Императрица, нашли и в 1860 г. передали в Императорскую Академию художеств. Среди них была и известная теперь «Халдейская пещь», использовавшаяся в древности в особом действе, повествующем о чудесном спасении трёх отроков.
В XIX веке происходило воссоединение нескольких наций, разделённых прежде веками. Это в первую очередь — германский и итальянский народы. Но те же самые тенденции в славянском мире вызывали глубокое беспокойство европейских элит. На рубеже 1830–1840-х гг. они заговорили об опасности «панславизма», как окрестили едва лишь нарождавшееся движение, деятели которого мечтали зачастую не о политическом объединении, а о культурном сближении славянских народов. Беспокойство германской и австрийской аристократии быстро передалось «немецкой партии» в России.
«Партия» эта добивалась того, чтобы Николай I разделил её опасения насчёт славян и привык с подозрением смотреть на всех сочувствующих им, и отчасти преуспела в этом уже в 1840–1841 гг.
Общественное мнение формировалось через подконтрольные III отделению издания Ф. В. Булгарина, Н. И. Греча, Н. А. Полевого, а также журнал «Отечественные записки» (издатель А. А. Краевский). Первым пером этого журнала, как известно, являлся Белинский, имевший с ведомством Бенкендорфа прочные связи.
Петербургская аристократия не делала исключений ни для кого: ни для Иннокентия (Борисова), архиепископа Херсонского и Таврического, позволившего себе рассуждать о необходимости освобождения крестьян, ни для Казанского и Свияжского архиепископа Григория (Постникова), впоследствии митрополита Санкт-Петербургского и Новгородского, первоприсутствующего члена Св. Синода.
В таких условиях поддержка изучения культуры и истории русского и других славянских народов становились настоящим подвигом. Марию Александровну разве что не могли подвергнуть аресту, как Ю. Ф. Самарина и Ф. В. Чижова, или гонениям, как А.С. Хомякова, И. П. Сахарова, И. В. Киреевского, И. С. Аксакова и др.
На поддержку православия и славянского самосознания Государыня употребляла не только своё влияние, но и огромные личные средства. Так, в 1868 году в селе Бело Поле в Косово и Метохии по указанию Императрицы Марии Александровны была восстановлена разрушенная албанцами церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы.
Духовный центр Герцеговины — монастырь Покрова Пресвятой Богородицы неоднократно подвергался разорению от турок. После погрома 1858 г. Мария Александровна пожертвует на его восстановление 1500 рублей и подарит отлитый в России колокол. Этот подарок Императрицы поистине воодушевил православных Герцеговины.
Из письма (1868 г.) секретаря Государыни Морица мы также знаем о нескольких десятках образов, которые она подарила зарубежным славянам.
В 1869 г. откроется Женский институт Императрицы Марии Александровны в Цетинье (Черногория). Государыня построила и обеспечивала из своих средств деятельность учебного заведения, растившего интеллектуальную элиту Черногории. За 4 (а позднее за 6) лет обучения воспитанницы осваивали русский и французский языки, Закон Божий, родной язык, математику, естественные науки, педагогику, психологию и логику, не говоря об уроках ручной вышивки, пения, музыки, воспитания детей и хороших манер.
26 мая 1867 г. принимая делегатов Славянского съезда, Императрица выразила и свое сожаление по поводу отсутствия у славян общей азбуки и правописания. Сегодня не очень известно, но восстановлением должного празднования памяти свв. Кирилла и Мефодия учителей словенских мы обязаны именно Марии Александровне.
В древности их память чествовалась целыми Службами, не вошедшими позднее в состав Минеи при ее первом печатном издании. Сохранившиеся Службы не вполне были удовлетворительны. Преосвященный Антоний (Амфитеатров), епископ Смоленский (1859-1866), движимый чувством глубокого почитания свв. Кирилла и Мефодия, составил в их память и прославление последование целой Службы. В начале 1861 года Владыка Антоний обратился к обер-прокурору Святейшего Синода графу Толстому с прошением… но потребовалось вмешательство Государыни.
Обер-прокурор Святейшего Синода генерал-адъютант А.П. Ахматов в письме митрополиту Московскому Филарету 3 апреля 1862 года говорит об этом так: «Вашему Высокопреосвященству известно, что 1862 год считается тысячелетием славянского просвещения, получившего начало от святых Кирилла и Мефодия… По приказанию Государыни Императрицы поспешаю обратиться к Вашему Преосвященству с покорнейшей просьбою почтить меня Вашим отзывом касательно представившейся здесь некоторым лицам мысли о совершении в России духовного торжества для молитвенного воспоминанья памяти славянских просветителей».
В юбилейном 1862 году во всех храмах России 11 мая были торжественно отслужены литургии и молебны в память святых первоучителей славянских. Эти торжества побудили и митрополита Московского и Коломенского Филарета к составлению отдельной песни канона в честь первоучителей славянских.
В связи с распоряжением Синода Служба была отпечатана в количестве 35 тысяч экземпляров, а впоследствии включена в Дополнительную Минею и разослана по российским церквам, а также и храмам других славянских народов, пользующихся нашими печатными богослужебными книгами. Служба эта была отпечатана и в Белграде.
Не забывала Мария Александровна благодеяниями и свою Отчизну. Благодарным сердцем вспомним хотя малую их часть:
серебряная позолоченная лампада для раки св. Александра Свирского (1858 г.); изящно украшенные пелены к почитаемым иконам Одигитрии и Покрова Пресвятой Богородицы в Святогорский Успенский монастырь (1859 г.); денежный вклад и «риза со стихарем из отличного атласа, резедоваго цвета, расшитые золотом и шелками» в Сызранский Сретенский монастырь (1860 г.); комплект праздничных облачений, набор священных сосудов и различную утварь в церковь Спаса-Преображения в Старой Слободе в Латвии (1860 г.); фелонь и два стихаря из малинового бархата с золотыми оплечьями и коронами в собор Казанской иконы Божией Матери Бузулукского Спасо-Преображенского монастыря (1862 г.); покров коронационной парчи на ризу святых Сергия и Германа Валаамских, а настоятелю – четки с бриллиантами (1862г.); «иконостас изящной работы» в церковь Николая Чудотворца в селе Чемал (Алтай); 3000 рублей на постройку церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Тракае (1863 г.); священнические и дьяконские облачения в церковь Преображения Господня в Астрахани (1864 г.); полную ризницу в кафедральный собор Рождества Пресвятой Богородицы в Красноярске (1866 г.); образ св. Марии Магдалины в собор Марии Магдалины в Варшаве (1869 г.); комплект серебряных литургических предметов, полное облачение для священника, диакона и причетника, жертвенник и аналой в Александро-Невскую церковь в Гродно, построенную в память спасения Александра II во время покушения 1866г. (1870 г.); высокохудожественный дубовый иконостас столичной работы со всеми иконами в храм Сычевского Казанского монастыря (1876 г.).
Вместе с прославленным ныне в лике святых Василием Павлово-Посадским Мария Александровна помогала устроению Гуслицкого единоверческого монастыря. Отправляла иконы и церковную утварь в единоверческие скиты на Урале.
В этом году исполняется 175 лет Андреевскому скиту на Афоне, Андреевский собор которого был заложен в 1867 г. Великим князем Алексеем Александровичем в память спасения Александра II во время покушения в Париже. Один из пределов был освящен в честь небесной покровительницы Императрицы – Марии Магдалины. Мария Александровна пожертвует скиту колокол весом 333 пуда и 33 фунта.
Не имея возможности по состоянию здоровья осуществить свою мечту о паломничестве в Иерусалим, она активно поддерживала русские учреждения в Палестине. Так, благодаря её пожертвованиям появились Русская больница в Иерусалиме, предназначенная для паломников, русская школа для православных арабских девочек в Бейт-Джале, ставшая впоследствии базой для женской учительской семинарии, средства для содержания которой она регулярно до самой кончины высылала начальнику Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандриту Антонину (Капустину).
Уничтожение крепостного права стоило немало тревожных дней и самому державному Освободителю. Злорадственные ожидания западных держав, рассчитывавших на мятежи и кровавые столкновения, к счастью для России, не оправдались; но душевные тревоги и непрерывные заботы о мирном разрешении великого государственного вопроса не могли не отозваться в сердце его супруги… И в то самое время, когда вопросу освобождения только что был дан первый ход, столица, в двух многолюдных кварталах, была опустошена страшными пожарами: в ямской и на Толкучем и Апраксином дворах: новая скорбь, новые заботы Царицы о бедных погорельцах.
Затем начались мятежи в западной России и Царстве Польском, поглотившие немало жертв со стороны усмирителей и усмиряемых. По водворении тишины новое горе постигло царское семейство. Кончина сына, этот тяжкий удар, окончательно надломил её здоровье.
А сердцу, истерзанному горем, на следующий год готовилось новое потрясение: страшный день 4 апреля 1866 года! 25 мая 1867 г. весть о вторичном покушении (в Париже) на драгоценную жизнь Государя императора, весть, сочетавшая в себе и ужас, и радость, была новым искусом для души порфироносной праведницы. Душа окончательно укрепилась в веровании своем в святой Промысл, но бренный телесный состав видимо ослабевал.
Новую боль принесли 2 марта 1879 г. (покушение народовольца Соловьева) и 22 ноября 1879 г. (покушение на железной дороге).
Как сообщали очевидцы, при посещениях Государынею Казанского собора, в толпе народа на церковной паперти весьма многие из простолюдинов обоего пола не могли удержаться от слез, взирая на Императрицу и её лик—с кроткою, страдальческою улыбкою.
Жизнь Государыни теплилась как угасающая предъиконная лампада.
5-го февраля 1880 года, в седьмом часу пополудни Страдалица погрузилась в глубокую дремоту; в это самое время произошел взрыв адской машины, заряженной динамитом.[3] На этот раз ангел сна уберег Царицу от испуга, который мог мгновенно погасить тлевшуюся в ней искру жизни. Эта последняя капля переполнила чашу страданий Государыни… Тихо, без страданий, без агонии опочила Императрица Мария Александровна в восьмом часу утра 22 мая 1880 года…
В мае 1881 года, через два месяца после гибели Александра II, Великие князья Сергий и Павел Александровичи с их двоюродным братом, Великим князем Константином Константиновичем (впоследствии известным поэтом К. Р., президентом Академии наук), отправляются в паломничество в Святую Землю. Поездка была приурочена к годовщине со дня кончины Марии Александровны, которая всегда оставалась покровительницей и благодетельницей русских учреждений в Палестине.
Идею почтить память матери-императрицы постройкой храма-памятника во имя её небесной покровительницы равноапостольной Марии Магдалины подсказал Великим князьям начальник Русской Духовной Миссии в Иерусалиме архимандрит Антонин (Капустин). Показывая им 21 мая 1881 года святыни Елеона, он указал в качестве наиболее удачного места для постройки верхнюю часть Гефсиманского сада на склоне Елеона.
Храм строился на средства царской семьи. Бόльшую часть денег на строительство (135 000 рублей) пожертвовал Александр III, по 15 000 руб. выделил каждый из четырёх его братьев (Алексей, Владимир, Сергий и Павел Александровичи), ещё 5000 – их сестра Мария Александровна, герцогиня Эдинбургская.
Как писал историк Церкви профессор А. А. Дмитриевский, императрица «хотя и не удостоилась быть паломницей ко Святому Гробу, но, нося имя одной из первых его поклонниц Марии Магдалины, всю жизнь свою мысленно тяготела к нему и считалась по всей справедливости „Благодетельницею“ и первою мощной покровительницею Св. Земли и сделала для поддержания православия в ней так много, что… заслужила себе до скончания века молитвенную память жителей Палестины и Сирии в чудном Гефсиманском храме на склоне Елеона, созданном на иждивение Её Августейших Детей».
После смерти матери Цесаревич Александр Александрович писал младшему брату: «Если бы речь шла о канонизации моей матери, я был бы счастлив, потому что я знаю, что она была святая».
Сегодня сёстры обители, возникшей в Гефсимании, собирают материалы для прославления Государыни Марии Александровны в лике святых.
Составил Москвин И.
К 200-летней годовщине со дня рождения императрицы Марии Александровны
В Северной столице в Петропавловской крепости прошла панихида по императрице Марии Александровне, приуроченная к 200-летию со дня ее рождения. Посвященные государыне памятные мероприятия прошли также в Крыму, Московской области и в Иерусалиме. Эти места связаны с жизнью и общественным служением императрицы.
8 августа 2024 года, память Императрицы Марии Александровны почтили в Петропавловском соборе Петропавловской крепости. Панихиду на могиле приснопоминаемой государыни совершил викарий Санкт-Петербургской епархии, наместник Александро-Невской Лавры епископ Кронштадтский Вениамин. Ему сослужил его секретарь иеромонах Алексий (Степанов) и клирик Екатерининского храма при Академии художеств иерей Михаил Берницев. Диаконский чин возглавил иеродиакон Илия (Васильев).
За богослужением молились члены Елисаветинско-Сергиевского просветительского общества.
Императрица Мария Александровна скончалась в 1880 году. Была похоронена в Императорском мемориальном Петропавловском соборе. Над ее могилой установлен саркофаг из розового родонита – любимого камня императрицы. Он и саркофаг ее супруга императора Александра II, сделанный из зеленой яшмы, отличаются от других царских гробниц в соборе.
К мраморному надгробию могилы императрицы от фонда содействия возрождению традиций милосердия и благотворительности «Елисаветинско-Сергиевское просветительское общество» возложил цветы заведующий кафедрой истории в Первом Санкт-Петербургском государственном медицинском университете имени академика И.П. Павлова Игорь Зимин. Также цветы поднесли генеральный директор Музея истории Санкт-Петербурга Владимир Кириллов и заместитель генерального директора Русского музея Александр Воронко.
[1] Полумантия преп. Серафима Саровского была завещана Императрицей Марией Александровной своему сыну Великому Князю Сергею Александровичу, её дневник с молитвой игуменьи Марии приняла Августейшая супруга Великого Князя Елизавета Фёдоровна.
[2] Традиция приносить изъятую на проскомидии частицу Богородичной просфоры на общую трапезу появилась ещё в апостольские времена. Частица просфоры переносилась внутри панагии (греч. παναγία — «всесвятая»), которая имела вид подвешиваемого на шею нагрудного ящичка-энколпиона, на одной стороне которого стали делать изображение Спасителя или Святой Троицы, на другой — Божией Матери. Современная наперсная панаги́я— небольшой богато украшенный образ Богоматери (реже Спасителя, Троицы, святых, распятия, библейских сцен), чаще всего округлой формы, носимый архиереями на цепочке у своей груди. Панагия же, вмещавшая богородичный хлеб, для различия от наперсной, именовалась столовой, трапезной, иногда артосной. Для праздничного перенесения из храма и возношения по особому чину частицы освящённой просфоры в монастырской трапезной теперь вместо панагии используется другой ковчежец, с похожим названием «панагиар». Он, в отличие от панагии, не имеет цепочки, надеваемой на шею, переносится в руках настоятеля, и во время трапезы ставится на особую полочку перед иконой Святой Троицы.
[3] Взрыв в Зимнем дворце (5 февраля 1880, 18:22) — террористический акт, направленный против российского императора Александра II, организованный членами движения «Народная воля».