Православное рыцарство и поэзия. Николай Гумилев

В конце августа Русская Православная Церковь совершает празднество в память Успения Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии. И этим праздником несомненно связано и зарождения идеологии рыцарства, идеологии воина-заступника в христианской Византийской империи.
Рыцарство появилось ведь в Византии, а не в Западной Европе. Последняя лишь перехватила пальму первенства и переиначила рыцарские идеалы.
Успение как общецерковный праздник стало отмечаться при благоверном императоре Маврикии, поспособствовавшего окончательному утверждению и привычной даты празднования его. В этот день – 15 августа (ст. ст.) император разбил персов и связал свою победу с покровительством Пресвятой Богоматери.

Идеалы рыцарства после Маврикия продвигал правитель Ираклий.
О нем же современник сообщает: «В провинциях набрал войско, и к нему присоединил новобранцев. Начал упражнять их и приучать к военным действиям; разделивши войско на две стороны, приказал им делать ряды и бескровные нападения друг на друга, приучал их к военному крику, к шуму и возбуждению, чтобы на войне они не пугались, но смело как бы на игрище шли против неприятеля. Сам царь с Нерукотворенным образом в руках, который оставлен для нас Самим всеобещающим и творящим Словом без писания, так же как без семени родившимся, и полагаясь на сей богописанный отпечаток, он шёл на сражение, давши клятву воинам вместе с ними сражаться на смерть и разделять с ними все опасности, как с собственными детьми. Он желал управлять ими не страхом, но любовью. Но нашедши в воинах беспечность, робость, беспорядок, неустройство, как в собранных из разных земель, он привёл в одно стройное тело; и все согласно и единодушно воспевали силу и мужество царя; и он ободрял их следующими словами: «Вы видите, братья и дети, как враги Божьи попрали нашу страну, опустошили города, пожгли храмы, обагрили убийственною кровью трапезы бескровных жертв, и церкви неприступные для страстей осквернили преступными удовольствиями». Потом вооруживши войско для военных упражнений, поставил в две колонны, и явились трубы, фаланги из щитов, и в латах воины, ряды мужественно стояли, и царь велел им сделать вид сражения: пошли сильные снемы и взаимные столкновения, будто на действительной войне, представилось страшное зрелище без убийства и опасности, взаимные угрозы убийственные без кровопролития, и обороты без необходимости, чтобы всякому занять безопасное место с доказательствами своего мужества, среди безбедного побоища. Вооружив таким образом войско, он приказал воздерживаться от несправедливости и поступать благочестиво.» (Летопись византийца Феофана от Диоклитиана до царей Михаила и сына его Феофилакта – М, 1884.)
Из Византии рыцарство перешло в Западную Европу, где собственно и получило всем известное наименование. А апостол и евангелист Иоанн Богослов стал почитаться, как первый рыцарь Пресвятой Матери Господа нашего Иисуса Христа. А кодекс поведения рыцаря, содержащий верность христианству, долгу, чести и защите «ближних своих» вырос из Заповедей Божиих. Поэтому-то, еще с византийских времен, многие воины после окончания службы и уходили в монастыри, дабы замолить грехи свои, особенно покаяться за нарушение заповеди: «Не убий!»
Нельзя пройти и мимо рассуждения историка Франко Кардини, который писал, что «…в самый разгар рыцарской эпохи троица великих покровителей рыцарства – Дева Мария, архангел Михаил и св. Георгий – связана общим знаменателем – борьбой с Древним змеем и победой над ним.»
На протяжении сотен лет рыцари чтили, как своего небесного покровителя мученика Маврикия Фивейского, командовавшего Фиванским легионом.
Фивейский (или Фиваидский) легион римской армии во главе с командиром Маврикием (Maurice), состоял из христиан. За отказ принести жертвоприношение римским богам по приказу императора Максимиана Геркулия (285-305 н.э.). Легион был полностью истреблен. Легионеры-христиане не подняли оружия против власти. Отважные воины, отстояли веру, долг и честь своей смертью. И это тоже стало признаком истинно рыцарского поведения.
Поэтому совершенно не следует во всем доверять картинкам из учебника, представляющим лихих всадников в доспехах, рубящих врагов. Далеко не все те, кого принято называть рыцарями соответствовали подлинному христианскому идеалу рыцаря. Не уничтожение врага, а личная жертвенность и вера в Бога определяют рыцаря.
Когда Русь попала под татаро-монгольское иго, тогда и воочию проявился рыцарский идеал, который органически вырос из Православия. Чтобы пришел святой благоверный князь Димитрий Донской и произошла победоносная Куликовская битва, свершившаяся в день Рождества Пресвятой Богородицы в 1380 году, был необходим жертвенный подвиг святого мученика князя Михаила Черниговского в 1246 г., отказавшегося поклониться идолам в Орде и «царство земное в ничтоже вменив, славу яко преходящую оставил еси, самозван пришед к подвигом, Троицу проповедал еси пред нечестивым мучителем…»
За два дня до празднования Успения Пресвятой Богородицы – 26 августа 1921 года был расстрелян русский поэт Николай Степанович Гумилев. Доброжелательные современники часто называли его рыцарем, а вот недруги глумились над характером и глубокой верой.
Литераторская среда начала XX века отличалась пренебрежением к Православию и увлечением самым обыкновенным оккультизмом. Николая Гумилева высмеивали не случайно. Он ведь сумел вырваться из оккультного круга и стать воцерковленным православным христианином и открыто признавался, что ему не нравятся его же стихи, написанные под влиянием западной мистики и оккультизма. Не могли ему простить и такие слова: «Я традиционалист, монархист, империалист и панславист. У меня русский характер, каким его сформировало православие».
Вспоминая свое участие в Первой Мировой войне, Гумилев отмечал: ««В конце недели нас ждала радость. Нас отвели в резерв армии, и полковой священник совершил богослужение. Идти на него не принуждали, но во всем полку не было ни одного человека, который бы не пошел. На открытом поле тысяча человек выстроились стройным четырехугольником, в центре его священник в золотой ризе говорил вечные и сладкие слова, служа молебен. Было похоже на полевые молебны о дожде в глухих, далеких русских деревнях. То же необъятное небо вместо купола, те же простые и родные сосредоточенные лица. Мы хорошо помолились в тот день.» (Н. С. Гумилев. Записки кавалериста).
Поэту, путешественнику и воину Империи Гумилеву же принадлежат замечательные строки:

«И окажется правдой поверье,
Что земля хороша и свята,
Что она – золотое преддверье
Огнезарного Дома Христа.»

Что произошло в России в начале столетия Николай Гумилев понимал гораздо лучше своих знакомых и друзей по поэтическому сообществу: «Вот все теперь кричат: Свобода! Свобода! А в тайне сердца, сами того не понимая, жаждут одного – подпасть под неограниченную деспотическую власть. Под каблук. Их идеал – с победно развевающимися красными флагами, с лозунгом «Свобода» стройными рядами – в тюрьму. Ну и, конечно, достигнут своего идеала. И мы, и другие народы. Только у нас деспотизм левый, а у них будет правый. Но ведь хрен редьки не слаще» (Одоевцева И. В. На берегах Невы. М., 1988. С. 116).
Надвигающуюся катастрофу Гумилев определил в черновом наброске стихотворения «Слово»:

«Но забыли мы, что осиянно
Только слово меж земных тревог
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что слово это Бог.
Прежний ад нам показался раем
Дьяволу мы в слуги нанялись
Оттого что мы не отличаем
Зла от блага и от бездны высь
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества
И как пчелы в улье опустелом
Дурно пахнут мертвые слова».
А уже после революции 1917 года поэт пишет в Петрограде:
«Я, что мог быть лучшей из поэм,
Звонкой скрипкой или розой белою,
В этом мире сделался ничем,
Вот живу и ничего не делаю.
Часто больно мне и трудно мне,
Только даже боль моя какая-то,
Не ездок на огненном коне,
А томленье и пустая маята.
Ничего я в жизни не пойму,
Лишь шепчу: «Пусть плохо мне приходится,
Было хуже Богу моему,
И больнее было Богородице».

Поэт словно предчувствовал свой конец. Новой эпохе, революционерам отнюдь были не нужны поэты-воины-защитники веры.

«В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Проплывает Петроград.
И горит над рдяным диском
Ангел твой на обелиске,
Словно солнца младший брат.
Я не трушу, я спокоен,
Я моряк, поэт и воин,
Не поддамся палачу.
Пусть клеймят клеймом позорным,
Знаю – сгустком крови черной
За свободу я плачу.
За стихи и за отвагу,
За сонеты и за шпагу,
Знаю, строгий город мой,
В час вечерний, в час заката
Каравеллою крылатой
Отвезет меня домой.»

Гумилева в СССР не печатали. Даже в брежневском Советском Союзе стихи его находились под запретом. Оклеветанный и расстрелянный поэт лишался даже такой малости, как посмертные публикации. Очень уж не подходил дух Гумилева советской литературе.
Как известно, Николай Степанович Гумилев принял расстрел спокойно, как и подобает рыцарю. А его последние слова люди узнали почти через 70 лет после гибели: «Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь.»
Что же придавало особенную уверенность православному поэту накануне казни? Да, конечно же вера и надежда на Жизнь Вечную. Он же наверняка ведь помнил о приближающемся празднике Успения, празднике, говорящем о том, как смерть уступает дорогу Богу. Еще в 1918 году Николай Гумилев написал:

«И умру я не на постели,
При нотариусе и враче,
А в какой-нибудь дикой щели,
Утонувшей в густом плюще,

Чтоб войти не во всем открытый,
Протестантский, прибранный рай,
А туда, где разбойник, мытарь
И блудница крикнут: «вставай!»

Николая Степановича Гумилева убили, как убивали все то, что могло составить гордость Российской Империи на все времена. Советской власти были не нужны ни имперские поэты, ни сама Империя.

Александр Гончаров

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *