Тот, кто совсем не знает, что такое дух, и не умеет любить его, тот не имеет и патриотизма, но разве лишь инстинкт группового и национального самосохранения.
Иван Ильин
…В основе государства лежит патриотизм, а в основе патриотизма – религиозное дыхание души.
Иван Ильин
…«Советский патриотизм» есть нечто извращенное и нелепое. Это есть патриотизм государственной формы. «Советский патриот» предан не своему настоящему Отечеству (России) и не своему народу (русскому народу). Он предан той советской форме, в которой Россия страдает и унижается вот уже тридцать лет; он предан той партийно-коммунистической «Советчине», которая гнетет и вымаривает русский народ с самого начала революции.
Иван Ильин
Русский философ Иван Александрович Ильин раскусил такое явление как советский патриотизм еще в XX веке и показал всю его вздорность, нелепость и отчуждение от русской почвы. Впрочем, Ильина читают гораздо меньше, чем Кургиняна, а сравнению «советский = русский» доверяют с почтением и ярко выраженным идолопоклонством.
Лозунг: «Антисоветчик всегда русофоб!» мог родиться только в сознании, не отягощенном логикой и элементарным здравым смыслом. Конечно, среди русофобов имеется достаточное количество антисоветчиков, но среди советофилов количество русофобов зашкаливает все мыслимые границы и горизонты.
Советофил может прикрываться Православием, исламом или язычеством, но поскреби его чуток и увидишь, нет не татарина (по Жозеф-Мари де Местру), а типичного атеиста и поклонника грубого материализма. Советофил не понимает, что такое дух в самом высоком религиозно-культурном смысле. Вот колбасный дух ему понятен:
«Там дух салями, –
Там социализмом пахнет».
Homo soveticus – это не русский человек. Он живет в совершенно ином культурно-историческом пространстве, в зоне суррогатной советской культуры, паразитирующей на русской.
Но надо развеять заблуждение, что «советская власть создала новую общность – советский народ». Она только подредактировала и откорректировала тип Homo soveticus, возникший не позднее, чем в XIX веке. Ивановы-Разумники, Белинские, Чернышевские и Огаревы – вот нигилисты-неандертальцы от которых и произошел гомо советикус во множественном числе. Ушибленные Западом и западными теориями они звали Русь к топору, а Русь не отзывалась. Топор ведь нужен для рубки дров, для труда, но не для раскромсания своего собственного национального бытия. И «новый» человек – будущий советский не мог появиться среди трудящихся сословий. Для его возникновения необходима питательная культурная и образовательная среда, которая и образовалась среди праздных классов. А они – эти классы давно уже заразились русофобией, подчерпнув оную из трудов Гегелей, Марксов и Энгельсов.
Исторический организм России господами этими отвергалась. Как истинные механицисты и редукционисты они мечтали вылепить свою Россию – не русскую, не православную, живущую по законам автомата или кактуса в домашнем горшочке.
Революцию 1917 года делали вполне уже сложившиеся гомо советикусы, принимавшие из русской истории Пугачева и Разина, а не строителей государственности, преклонявшиеся перед вымышленным народом, но не реальным, мечтавшие о мировой революции и ненавидящие Российскую Империю.
Однако, власть захватить удалось, а вот сразу же выпестовать «советский народ» не удалось. Обломки русской культуры и религиозности не позволяли. Весили эти обломки больше на тонны и тонны, чем все граммы пропагандируемой советскости. Ударили Пролеткультом по Пушкину – ничего не вышло. Продвинули «Клопа» Маяковского на сцену – смотреть некому. Лупанули по Руси Джеком Алтаузеном:
«Я предлагаю Минина расплавить,
Пожарского. Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить,
Их за прилавками Октябрь застал,
Случайно им мы не свернули шею.
Я знаю, это было бы под стать.
Подумаешь, они спасли Россию!
А может, лучше было не спасать?»
И заработали в ответ:
«Смотри-ка, князь, какая мразь
У стен кремлёвских завелась:
Там, где казнили Пугача,
Лежат консервы Ильича!»
Стало страшно. Пришлось прибегнуть к русской культуре, предварительно коверкая ее. Пушкина издавать, Достоевского даже и Тургенева тож, правда, постоянно подчеркивая их социальную ограниченность и мнимую критику самодержавия, за одно приписывая им того, чего они бы и в кошмарном бреде не написали (вроде «кишкой последнего попа, последнего царя удавим»).
Из всей гаммы сложных взаимоотношений дворян и крестьян, выпячивалась безумная Салтычиха, зато неизменно забывались А. С. Хомяков (лечивший крестьян), генерал Куропаткин (выстроивший школу для деревенских детей) и, безусловно, государь Николай Александрович, отдавший безвозмездно 40.000.000 десятин земли в Сибири, ему принадлежавших, для крестьян-переселенцев.
Советскую культуру и советский патриотизм пропихивали через школы и искусство, вдалбливая в головы детей и студентов, что до 1917 года ничего хорошего в стране не имелось, разве что революционеры, бунты и прогрессивная интеллигенция, мучившаяся от оков, наложенных царизмом.
Итог оказался закономерным. Перед 1991 годом бравурно проходили демонстрации и парады, показывающие мощь советского патриотизма. А в народе ходила шутка-загадка: «Длинное зеленое пахнет колбасой?» И давался ответ: «Электричка «Москва-Рязань». Переброска колбасы из столицы в регионы».
Строителей коммунизма и советских патриотов сломила тяга к колбасе (которой действительно не хватало всем). Поиск материальных благ и абсолютная бездуховность сразили социалистическое Отечество наповал. И прекрасно нарисованные плакаты, и портреты Леонида Ильича Брежнева не спасли, не вдохновили, не пробудили советский патриотизм.
Из суррогатной советской культуры на безрелигиозной землице и вырос тот «патриотизм», который оказался пшиком. Хотели воплотить в жизнь очередной «сон Веры Павловны» (по Чернышевскому), а получили «бал у сатаны в нехорошей квартире» (по М. Булгакову).
По духу и вере и воздалось…
Александр Гончаров