Военная разведка доложила точно, маршалы промолчали

Было ли нападение нацистской Германии на СССР внезапным?

Фото: РИА Новости

22 июня 1941 года… О том дне помнить тяжко, забыть преступно. Свечи, зажжённые в предутренней тьме, венки на могилах павших…

Тот самый длинный день в году С его безоблачной погодой Нам выдал общую беду На всех, на все четыре года.

Она такой вдавила след И стольких наземь положила, Что двадцать лет и тридцать лет Живым не верится, что живы.

Константин Симонов в своём проникновенном стихотворении написал, что трагедия войны «такой вдавила след», «что двадцать лет и тридцать лет живым не верится, что живы». С того страшного трагического дня прошло не 20 и не 30 лет, а все 80. Тем не менее, след войны до сих пор в наших душах.

В полдень 22 июня 1941 года вся страна слушала радиообращение наркома внутренних дел СССР Вячеслава Молотова, который объявил о нападении Германии.

Резолюция генерала Волкогонова

…В 70-е годы прошлого века возрос интерес наших писателей к деятельности советских разведчиков в предвоенное время и в годы Великой Отечественной войны. Они обратились к начальнику Главного разведывательного управления генералу Петру Ивашутину с просьбой разрешить доступ к архивным материалам. Юлиан Семенов, Василий Ардаматский получили такое разрешение.

Однако прежде чем допустить писателей в святая святых разведки — спецархив ГРУ, — Ивашутин дал команду подобрать несколько оперативных дел и изучить их самим. Материалы следовало подвергнуть тщательному анализу и, в конечном итоге, уяснить, что можно открыть на сегодняшний день, а о чём говорить пока рано. Заниматься ими доверили капитану 1 ранга Валерию Калинину.

Вот тогда Валерий Петрович впервые окунулся в мир великих разведчиков, работавших в Европе перед войной и в войну. Сотни страниц архивных документов: справки, доклады, радиограммы, переписка с Центром, — и всё из первых рук, без налёта предвзятости, желания «подправить» историю, без партийного пресса, идеологической цензуры. Как признался мне сам Валерий Петрович, он испытал шок. Материалы потрясали.

Срок работы с документами был строго ограничен, капитан 1 ранга представил на рассмотрение руководства несколько оперативных папок, и вернулся к исполнению своих служебных обязанностей. Однако в мыслях он часто возвращался к тем поистине уникальным разведывательным материалам кануна войны.

Возникла идея написать диссертацию на тему: «О причинах внезапного нападения Германии на Советский Союз и значение внезапности в ракетно-ядерный век».

Для начала на имеющемся уже материале он подготовил статью для журнала «Военная мысль». Как раз приближался 1981 год, 40-я годовщина начала Великой Отечественной войны. Казалось бы, такая статья будет очень полезна. Однако Калинин ошибался, рукопись его статьи попала в Главное политическое управление Советской армии и Военно-морского флота. И генерал Дмитрий Волкогонов без объяснения причин наложил жёсткую резолюцию: «Не время». Вот так. Четыре десятилетия прошло, а всё ещё не время.

Заседание Комитета по разоружению в Женеве. 1970 г. На переднем плане делегация СССР. Во втором ряду справа — В. Калинин. Это на его статье в журнал «Военная мысль» генерал Волкогонов поставит резолюцию: «Не время».

«Отказ от публикации статьи в журнале, — вспоминал Валерий Петрович Калинин, — ещё раз утвердил меня в том, сколь важно довести дело до конца, и разобраться в истинных причинах внезапного нападения. И если этого нельзя сделать через открытые печатные издания, то написание закрытой диссертации, в первую очередь, для офицеров военной разведки, слушателей Военно-дипломатической академии, представлялось мне правильным и полезным».

План диссертации был представлен на кафедру Военно-дипломатической академии. Начальник академии генерал-полковник Валентин Мещеряков предложил план диссертации не обсуждать до решения начальника ГРУ о допуске Калинина к работе с архивными документами.

Валерий Петрович обратился к начальнику ГРУ, изложил своё видение темы. Генерал Ивашутин внимательно выслушал подчинённого, сказал, что не стоит торопиться с выводами, и отказался дать допуск в спецархив. Калинина это немало удивило, и он попросил разрешения лично обратиться к начальнику Генерального штаба. Руководитель военной разведки не возражал. Докладная Калинина ушла в Генштаб. Ответ был получен через несколько дней. «На усмотрение П. Ивашутина», — гласила виза.

А усмотрение было таково: капитан 1 ранга Валерий Петрович Калинин получил направление в госпиталь, на военно-врачебную комиссию в связи с увольнением в запас.

Вот такая поучительная история. Впрочем, Валерий Петрович был не первым, кто пытался прикоснуться к этой запретной теме и потерпел неудачу.

Молчание маршалов

В начале 1964 года маршал Советского Союза Филипп Голиков направил письмо Первому секретарю ЦК КПСС Н. Хрущёву. В нём он сообщал, что хотел бы «написать книгу о советской военной разведке перед Великой Отечественной войной» и просил руководителя партии разрешить ему подготовку рукописи.

Маршал признался Хрущёву, он намерен рассказать «советским людям, что она (военная разведка. — Авт.) сделала, что имела и что дала политическому и военному руководству нашей страны перед нападением гитлеровской Германии».

Но хотел ли этого Хрущёв? Увы, нет. Никита Сергеевич прекрасно знал ответы на вопросы, которые собирался раскрыть в своей книге предвоенный начальник Главного разведуправления. А маршал Голиков, то ли по необдуманности, то ли желая очистить душу и снять с себя часть ответственности, решил раскрыть главную тайну того самого политического и военного руководства страны, — что же дала им разведка перед нападением гитлеровской Германии?

Странно, но такой опытный человек, как маршал Голиков не мог взять в толк, почему Хрущёв и все, кто его окружал, совсем не собирались обнародовать, что им дала разведка накануне войны.

В 1967 году выйдут в свет мемуары Ф. Голикова «В московской битве. Записки командарма», а вот книгу о работе военной разведке он так и не напишет.

В 60-е годы прошлого столетия железобетонно сформировалось и утвердилось официальное мнение, что вся ответственность за трагедию начального периода войны лежит на Сталине, а также на разведке.

Естественно, точка зрения партийного руководства, и, в первую очередь, разоблачителя «культа личности» Сталина — Никиты Хрущёва была поддержана советскими историками, военачальниками в мемуарах и воспоминаниях, авторами учебников, научных монографий. Утверждения о внезапности нападения Германии на СССР и ответственности Сталина за трагедию начального периода войны оказались для многих весьма удобными, выгодными, а главное безопасными, поскольку снимали ответственность с тех руководителей, которые в предвоенное время руководили страной и армией.

В 1960-е годы все высшие политические руководители страны предвоенного времени, а также нарком обороны, его заместители, начальник Генштаба были живы. За исключением умерших Сталина, Шапошникова и расстрелянного в 1950 году Кулика. Живы и Вячеслав Молотов, и Георгий Маленков, и маршалы Семён Тимошенко, Георгий Жуков, Семён Будённый, Кирилл Мерецков. Были в добром здравии и те, кто выдвинулся в годы войны, к примеру, маршал Александр Василевский, генерал армии Семён Штеменко.

Хочу сразу оговориться, никто не подвергает сомнению величайшие заслуги этих людей, их полководческий талант, огромный вклад, который они внесли в победу над врагом. Но при всём этом, хотелось бы, в конце концов, добраться до истины.

Да они уже находились на пенсии, в отставке, но молчали. Почему? Кому как не им, полководцам, видным военачальникам, прошедшим войну, сломавшим хребет фашизму, профессионально и компетентно разобраться с причинами наших тяжелейших поражений на начальном этапе боевых действий. Но никто из них даже не попытался это сделать, за исключением, разумеется, Филиппа Голикова.      

«Позволю со всей ответственностью заявить»       

Мне могут возразить. Как это молчали? Большинство из названных военачальников в 1960-1970 годы написали мемуары. Некоторые их этих книг стали достаточно известными и популярными: «Воспоминания и размышления» Жукова, «Дело всей жизни» Василевского, «Генеральный штаб в годы войны» Штеменко, «На службе народу» Мерецкова. Казалось бы, сложный предвоенный период в автобиографических книгах никак не обойти, не объехать. Они и не обходили.

Если внимательно перечитать главы посвящённые предвоенному времени, то без особого труда можно увидеть, как ведущие военачальники нашей страны рассказывают о многом и, действительно, о важном — об увеличении численности вооружённых сил, о техническом переоснащении армии и флота, о совершенствовании организационной структуры соединений и частей, о строительстве новых укрепрайонов… Безусловно, всё это делалось. Но что касается анализа катастрофических событий первых месяцев войны, здесь советские маршалы и генералы весьма изящно дистанцировались от этой тяжёлой и во многом взрывоопасной темы.

Вот мемуары маршала Кирилла Мерецкова «На службе народу». К началу войны Кирилл Афанасьевич опытный, знающий, отлично подготовленный военачальник.

С августа 1940 года Кирилл Мерецков начальник Генерального штаба, потом вновь заместитель Народного комиссара обороны. В общем, человек в предвоенные годы находившейся в верхних эшелонах власти, человек знающий и, несомненно, хорошо информированный. Казалось бы, кому, как не ему, детально проанализировать причины трагического для нашей страны начала Великой Отечественной войны. Но маршал практически не касается этой темы. Однажды, правда, обращается к своей читательской аудитории: «У читателя может возникнуть вопрос, было ли наше руководство убеждено, что летом 1941 года удастся избежать войны и, значит, выиграть время хотя бы до следующей весны? Мне об этом тогда ничего не говорили». Вот, собственно, и всё. А потому какой спрос, не говорили и взятки гладки. Но кто должен был говорить заместителю наркома обороны? Он и сам может спросить с любого. Однако, судя по всему, не спросил.

Кстати говоря, этот приём использовали и другие военачальники. Так маршал Георгий Жуков в своих мемуарах пишет: «С первых послевоенных лет и по настоящее время кое-где в печати бытует версия, что накануне войны нам якобы был известен план «Барбаросса», направление главных ударов, ширина фронта развёртывания немецких войск, их количество и оснащённость.

Титульный лист директивы № 21 — план «Барбаросса».

При этом ссылаются на известных советских разведчиков — Рихарда Зорге, а также других лиц из Швейцарии, Англии и ряда других стран, которые якобы заранее сообщали эти сведения. Однако будто бы наше политическое и военное руководство не только не вникало в суть этих сообщений, но и отвергло их. Позволю со всей ответственностью заявить, что это чистый вымысел. Никакими подобными данными, насколько мне известно, ни Советское правительство, ни нарком обороны, ни Генеральный штаб не располагали».

Ну что ж, по крайней мере, всё ясно, чётко и однозначно, со свойственной маршалу Жукову прямотой. Однако, как быть с беспристрастными архивными документами, которые говорят о другом.

«Качественное состояние вооружённых сил (Германии) пребывает в зените…»     

Вот «Доклад о боевом и численном составе развёрнутой германской армии и её группировке по состоянию на 15.03.41 г.». Его направил в Москву советский военный атташе в Берлине генерал-майор Василий Тупиков во второй половине марта 1941 года. Это поистине уникальный документ, кстати говоря, созданный в очень короткие сроки. Ведь Тупиков прибыл в Германию в декабре 1940 года, за полгода до начала войны.

Военный атташе СССР в Германии В. Тупиков.

Доклад весьма глубок по содержанию, объёмен и подробен. На 100 машинописных страницах и трёх десятках схем раскрываются группировки сухопутных войск вермахта, военно-воздушных сил, боевого состава артиллерийских частей, корпусная организация. Надо отдать должное профессионализму нашего резидента в Берлине, который успешно выполнил поставленную перед ним задачу.

Среди, несомненно, ценных донесений, хотелось бы выделить записку того же военного атташе Тупикова лично начальнику разведуправления Генерального штаба Красной Армии от 25-26 апреля 1941 года. В ней он ясно и чётко утверждал: война с Германией будет (СССР — очередной противник) и сроки её начала в 1941-м (в пределах текущего года). В этом письме подкупает то, что Тупиков не юлил, не подстраивался под сталинское мнение, имел мужество изложить собственные выводы, вытекающие из реального анализа обстановки.

Оценивая подготовку вермахта к войне против СССР, Тупиков обратил внимание начальника военной разведки на то, что «группировка германской армии с осени 1940 года неизменно смещается на восток. Сейчас на востоке — Восточная Пруссия, Польша, Румыния — до 118 — 120 дивизий», «качественное состояние вооружённых сил по признакам политико-моральным, обученности и оснащённости сейчас пребывает в зените…».

К письму Василий Иванович приложил «Схему возможных вариантов действий Германии против СССР». В ней было три варианта действий немецких войск. Один из них, по сути, и есть план «Барбаросса». Вернее, его графическая часть. В нём безошибочно отражены направления наступления фашистских войск — на Ленинград, Москву и Киев.

Эту схему немецких ударов представил в Центр Василий Тупиков.

К этому следует добавить сообщения военных атташе в других странах.

По мере того как Берлин наращивает темп подготовки к войне, в Москве растёт количество донесений из легальных и нелегальных резидентур военной разведки в разных странах мира.

«Мне об этом тогда ничего не говорили»

Но Жуков, тем не менее, утверждает, что «не был информирован». Остаётся одно: все эти многочисленные документы оседали на столе у Сталина, и тот почему-то (хотя это трудно объяснить) не знакомил с ними ни наркома обороны Тимошенко, ни начальника Генерального штаба Жукова.

Именно такую версию выдвигает Георгий Константинович в своих «Воспоминаниях и размышлениях». Вот цитата из его книги. «Как начальник Генерального штаба, принявший этот пост 1 февраля 1941 года, я ни разу не был информирован И. В. Сталиным о той разведывательной информации, которую он получал лично.

…Я не могу сказать точно, правдиво ли был информирован И. В. Сталин, действительно ли сообщалось ему о дне начала войны. Важные данные подобного рода, которые И. В. Сталин, быть может, получал лично, он мне и наркому обороны не сообщал».

С. Тимошенко и Г. Жуков на манёврах КОВО. 1940 год. Им о готовности Германии к войне с СССР ничего не говорили.

Это вам ничего не напоминает? Как там у Мерецкова: «Мне об этом тогда ничего не говорили». И Жукову ничего не сообщали. Что докладывал его подчинённый Голиков, Георгий Константинович не знал. И какой же из всего этого вывод? Его закономерно делает сам маршал: «Могло ли руководство Наркомата обороны своевременно вскрыть выход вражеских войск на границу СССР — непосредственно в исходные районы, откуда началось их вторжение 22 июня? В тех условиях, в которые было поставлено военное руководство, сделать это было трудно».

И, наконец, заключительное утверждение: «Генеральному штабу о дне нападения немецких войск стало известно от перебежчика лишь 21 июня».

Когда эти строки увидели свет, возражений не было. Боевые маршалы, генералы безропотно согласились с точкой зрения Георгия Константиновича. А доказательство обратного хранились в архивах под грифом «совершенно секретно».                                   

37 донесений о планах нападения Гитлера на СССР

Однако, как гласит народная мудрость, всё тайное рано или поздно становится явным. В нашем случае это случилось поздно, но всё-таки  произошло. В 1991-м в журнале «Родина» было опубликовано интервью с известным историком генерал-лейтенантом Н. Павленко. Вот что сказал Павленко: «Я приведу вам поразительный пример. Жуков уверял меня, что он ничего не знал о плане «Барбаросса» накануне войны, что он и в глаза не видел донесения разведки. На следующий раз я приехал к Жукову и привёз те самые сообщения разведки о плане войны с СССР, на которых чёрным по белому стояли их, Жукова, Тимошенко, Берии и Абакумова подписи. Трудно передать его изумление. Он был просто шокирован».

А ведь хорошо известно, что маршал Победы обладал уникальной памятью. Об этом свидетельствовали многие, кому приходилось служить и воевать вместе с ним.

Впрочем, как говорят, бывает и на старуху проруха. Даже такой гениальный полководец, как Жуков, тоже ведь человек. И ему, как начальнику Генерального штаба, приходилось работать со множеством документов. Вполне возможно, прочёл, подписал, и в спешке не оценил важность донесения военного атташе в Берлине. Вот и историк Павленко склоняется к такой версии, мол с кем не бывает, ошибся, «не обратил внимания». C этой версией, пожалуй, можно было бы согласиться, если бы не одно серьёзное обстоятельство. Теперь уже с полной ответственностью можно утверждать, что таких сообщений на столе Жукова оказалось по меньшей мере 37 (!). Да, я не ошибся. Тридцать семь донесений.

Дело в том, что в  2003 году был рассекречен очень важный документ — «Перечень донесений военной разведки о подготовке Германии к войне против СССР (январь — июнь 1941 года)».  Документ этот необычайно ценен. Ибо он железно подтверждает тот факт, что разведка, несмотря на все утверждения, что она «работала плохо, …не сумела вскрыть истинных намерений гитлеровского верховного командования» (по заявлению того же Жукова), всё-таки докладывала об истинном положении дел в Германии и планах нападения Гитлера на СССР.

Первая страница «Перечня донесений о военной подготовке против СССР за январь — июнь 1941 г.».

Писатель Владимир Лота, который непосредственно работал с «Перечнем донесений», пишет: «Всего в «Перечень…» включено 56 документов, поступивших в январе — первой половине июня 1941 года. Есть пометы, свидетельствующие о том, что из этих 56 документов 37 донесений, то есть более 60%, были доложены И.В. Сталину, В.М. Молотову, С.К. Тимошенко, Г.К. Жукову и другим высшим политическим руководителям СССР и командованию Красной Армии.

В «Перечень…» включены десять донесений резидента советской военной разведки в Румынии полковника Г. Ерёмина о подготовке Германии к нападению на Советский Союз. Все сообщения Ерёмина, поступившие с января по первую половину июня 1941 года, были доложены И. Сталину, С. Тимошенко и Г. Жукову».wagen Golf здесь!

Какие, собственно говоря, ещё доказательства нужны? Впрочем, не следует забывать, что у наших военных руководителей был ещё один канал получения разведданных. Жуков утверждает, что авиационная разведка была запрещена, и это не вызывает сомнения, поскольку Сталин боялся спровоцировать немцев. Но ведь оперативную разведку никто вести не запрещал. И она проводилась.

Из 56 документов, поступивших в январе — первой половине июня 1941 г., 37 донесений, то есть более 60%, были доложены И.В. Сталину, В.М. Молотову, С.К. Тимошенко, Г.К. Жукову и другим высшим политическим и военным руководителям СССР.

В предвоенное время на Западном направлении у нас было развёрнуто пять приграничных округов — Ленинградский, Западный, Киевский, Прибалтийский, Одесский. В каждом из них функционировали разведывательные отделы, а также разведывательные пункты. В Киевском округе было 10 таких пунктов, в Западном — 7, в Ленинградском — 5 и по три в Прибалтийском и Одесском округах. Всего 28 разведпунктов.

Смею напомнить, что важнейшими задачами оперативной разведки являлось вскрытие замыслов и планов противника, состава, расположения и состояния его главной группировки войск (сил) в полосе действий объединений и на флангах, выявление средств и способов вооружённой борьбы неприятеля.

«На сопредельных территориях, — пишет заместитель начальника ГРУ генерал-полковник В. Павлов, — была создана значительная агентурная сеть, общее число агентов которой достигло 800. От них регулярно в отдел приграничной разведки РУ РККА (с 1940 г. — 7-й отдел) поступали донесения об обстановке в сопредельных странах, о дислокации, состоянии и направленности боевой подготовки их вооружённых сил, особенно Германии, Румынии, Польши и Финляндии…»

Так что заявления наших высших военных руководителей по поводу того, что им не говорили, не информировали, по меньшей мере, несостоятельны и лукавы.                                

Советские военачальники не верили себе. Они верили Сталину     

Сталин во всём виноват — имеет ли право на жизнь именно такая точка зрения. Увы, надо с горечью признать, что имеет. Именно на Сталине лежит ответственность за страшную катастрофу, которая постигла страну в 1941 году. Но только ли на Сталине?

Войска вермахта пересекают государственную границу Советского Союза 22 июня 1941 года.

Да, это был авторитарный и одновременно авторитетный правитель, сосредоточивший в своих руках всю полноту власти. Сегодня это не надо доказывать никому. Но надо признать и другое: в предвоенное время в Наркомате обороны и в Генеральном штабе служили опытные военачальники, командиры, поднявшиеся из низов, прошедшие многочисленные служебные ступени, имеющие богатый боевой опыт.

Так что, казалось бы, есть кому реально и трезво оценить обстановку. Тогда почему не оценили? Ведь все признаки подготовки Германии к войне с СССР были. И это не моё утверждение. Это утверждение великого полководца современности Маршала Советского Союза Георгия Жукова. А вот в каком контексте он это сказал, крайне важно.

«Слушая Сталина, я как-то невольно заражался его уверенностью, — признаётся Георгий Константинович, — и верил, что вопреки всем признакам, войну с Германией удастся на какой-то период оттянуть, а возможно, и вовсе избежать».

Понимаете, о чём говорит Жуков: вопреки всем признакам(!). 

Вот сообщение резидента военной разведки в Берлине генерала Тупикова от 25 апреля 1941 года: «…Восточная группировка германской армии у наших границ систематически росла и растёт. В настоящее время имеются сведения, что восточная группировка ещё больше увеличивается за счёт следующих перебросок…

Таким образом, есть основания установить, что восточная группировка германской армии продолжает возрастать и вместе с войсками в Румынии уже сейчас составляет до 40% всех дивизий германской армии — 118-120 дивизий».

Боевые действия на ленинградском направлении (июль-декабрь 1941 г.).

Именно это донесение в основу своего доклада от 5 мая 1941 года положил начальник Разведуправления Красной Армии генерал Филипп Голиков: «За два месяца количество немецких дивизий в приграничной зоне против СССР увеличилось на 37 дивизий (с 70 до 107). Из них число танковых дивизий возросло с 6 до 12 дивизий. С румынской и венгерской армиями это составит около 130 дивизий…»

Эти данные начальник Разведуправления разослал Сталину, Молотову, Ворошилову, Тимошенко, Берии, Кузнецову, Жукову, Жданову. И ещё дополнительно Будённому, Шапошникову, Кулику и Мерецкову.

Вот они главные (да что там главные — кричащие) признаки войны, которые были на столе у названных политических и военных деятелей. Есть, конечно, и десятки других, о которых написаны многочисленные исследования. Они достаточно известны и перечислять их в очередной раз вряд ли стоит. Ибо дело в другом. И в чём же? Произошло то, что трудно поддаётся осмыслению и объяснению: были отринуты в сторону все академические каноны военных наук, отброшены знания и собственный многолетний боевой опыт, добытый кровью. Советские военачальники отказывались верить себе. Они верили Сталину. Верили вопреки всему. Верили фанатично и страстно. Вот он тот самый «феномен Сталина».

Ночной бой в небе Москвы.

Некоторые историки и исследователи выдвигают гипотезу, мол, военное командование не смогло убедить Сталина и других руководителей страны в неизбежности близкой войны с фашистской Германией. Как появилась эта гипотеза? Тут нет большого секрета. Её высказал сам маршал Жуков. В своих мемуарах он написал: «В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И.В. Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время».

Бытует мнение, что Иосифа Виссарионовича переубедить было невозможно. Но так ли это? Обратимся к мнению тех, кто объективно может ответить на этот вопрос. А именно военачальников, которые работали со Сталиным.

«Зная огромные полномочия и поистине железную властность Сталина, я был изумлён его манерой руководить, — пишет в своей книге «Так начиналась война» маршал Иван Баграмян. — Он мог кратко скомандовать: «Отдать корпус! — и точка». Но Сталин с большим тактом и терпением добивался, чтобы исполнитель сам пришёл к выводу о необходимости этого шага. Мне впоследствии частенько самому приходилось уже в роли командующего фронтом разговаривать с Верховным Главнокомандующим, и я убедился, что он умел прислушиваться к мнению подчинённых. Если исполнитель твёрдо стоял на своём и выдвигал для обоснования своей позиции веские аргументы, Сталин почти всегда уступал».

Хорошо известен эпизод, когда во время обсуждения плана операции «Багратион» Сталин дважды отправлял маршала Рокоссовского подумать в соседнюю комнату. Но после каждого обдумывания Константин Константинович с новой силой отстаивал своё решение.

Операция «Багратион». Подразделение 3-го Белорусского фронта форсирует реку Лучеса. Июнь 1944 г.

«Убедившись, что я твёрдо настаиваю на нашей точке зрения, Сталин утвердил план операции… «Настойчивость командующего фронтом, — сказал он, — доказывает, что организация наступления тщательно продумана. А это надёжная гарантия успеха»».

Выходит, что Сталина можно было убедить в своей правоте. Как доказывает опыт Баграмяна и Рокоссовского — вполне.

Но вся трагедия в том, что «в период назревания опасной военной обстановки», как характеризует его Жуков, военачальники не очень-то старались переубеждать Сталина. Почему? Да потому, что все они думали так же, как Иосиф Виссарионович. Как говорили тогда, в едином порыве. И не было раздрая в их душах. Они свято верили Сталину. В подтверждение моих слов приведу признание самого Маршала Победы. «Кто в то время из нас мог сомневаться в Сталине, его политических прогнозах? — написал Жуков собственной рукой в своих неопубликованных воспоминаниях. — Таких не было даже среди старой большевистской гвардии… Сталина все привыкли считать дальновидным и осторожным государственным руководителем, мудрым вождём партии и советского народа».

Вот, собственно, и весь ответ. И вся правда, горькая и страшная.

https://yandex.ru/turbo/zvezdaweekly.ru/s/news/20215261045-jr1DS.html?utm_medium=desktop

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *