215 лет со дня рождения фольклориста Петра Васильевича Киреевского

П. В. Киреевский — праведник в миру

Источник

Собиратель древних духовных стихов, былин и народных песен Петр Васильевич Киреевский родился 11 февраля 1808 года.
Начало собирания Киреевским былин, духовных стихов и народных песен относится к 30 годам, т. е. сразу после возвращения из заграницы. И это навсегда осталось делом его жизни.

Он глубоко верил, что в жизни древней Руси заложены те начала, которыя могут служить залогом для славной будущности России. Он искал эти черты прошлаго, еще не совсем исчезнувшия среди народнаго быта.

Горячо любя русскую народность во всей ея первобытности и простоте, он не гнушался ея в нищенской одежде и относился к простому нищему брату, точно так же, как к ученому и богатому, сильному. С палкой в руке и котомкой на плечах, странствовал Киреевский пешком по селам и деревням, вдали от больших дорог, туда, где следы старины сохранились живее и ярче, неутомимо собирая народныя песни, пословицы, сказания, изучая народный быть и нравы, стараясь разглядеть и понять обломки давно прошедшей русской жизни. В феврале 1832 г. Авдотья Петровна (мать его) пишет Жуковскому о своем сыне Петре, что он издаст «собирание песен, какого ни в одной земле еще не существовало, около 800 одних легенд, то есть стихов по ихнему… Когда он в нынешнее лето собирал в Осташкове нищих и стариков и платил им деньги за выслушивание их не райских песен, то городничему показался он весьма подозрительным, он послал раппорт губернатору; то же сделали многие помещики, удивленные поступками слишком скромнаго такого чудака, который, по несчастью, называется студентом».

После поездок 1831 и 1832 гг. для собирания песен, Киреевский летом 1834 г. предпринял еще одну, последнюю такую поездку, в больших размерах: Исходным пунктом был, по-видимому, опять Осташков, уже знакомый ему по прежним розыскам; отсюда он неутомимо разъезжал по ближним и дальним местам, с мая до осени. Дошел до него слух о ярмарке, где–то в Новгородской губернии, которая должна продолжаться целых четыре дня — «стало быть, можно надеяться на добычу», — он отправляется туда, плывет 40 верст по Селигеру, потом едет 25 верст на лошадях; вернувшись из этого похода, оказавшагося неудачным, он через два дня плывет верст за 12 от Осташкова на какой-то сельский праздник, проводит там три дня и вывозит оттуда 20 свадебных песен, и т. д. В конце июля, оставив Осташков, он пустился по Старорусской дороге, свернул в сторону, чтобы посмотреть верховье Волги, заехал в Старую Руссу, и оттуда на пароходе добрался до Новгорода. Здесь он не искал ни песен, ни преданий: «здесь только одне могилы и камни, а все живое забито военными поселениями, с которыми даже тень поэзии несовместна»; но он хотел познакомиться с богатой каменной поэзией Новгорода. И как он умел чувствовать поэзию прошлаго! Он сам становится поэтом, когда описывает впечатлите, произведенное на него Новгородом. Он увидел его с Волховскаго моста, в первый раз при заходе солнца; верст за 40 в окрестностях горели леса, и дым от пожарища доходил до города. «В этом дыме, соединившимся с Волховскими туманами, пропали все промежутки между теперешним городом и окрестными монастырями, бывшими прежде также в городе, так что город мне показался во всей своей прежней огромности; а заходящее солнце, как история, светило только на городские башни, монастыри и соборы и на белыя стены значительных зданий; все мелкое сливалось в одну безличную массу, и в этой массе, соединенной туманом, было также что–то огромное. На другой день все было опять в настоящем виде, как будто в одну ночь прошли 300 лет, разрушивших Новгород». Он и комнату себе нанял в Новгороде, хотя скверную внутри, но зато на берегу Волхова, с видом на Кремль и Софийский собор, «самое прекрасное здание, какое я видел в России». Дело собирания народных песен нашло живой отклик в среде лучших людей того времени: Пушкин прислал песни из Псковской губернии, Гоголь из разных месте России, Кольцов из Воронежа, Снегирев из Тверской и Костромской губернии, Шевырев из Саратовской губ., Попов из Рязанской губ., Кавелин из Тульской и Нижегородской, Вельтман из Калужской, Даль из Приуралья, Якушкин из разных мест, Ознобишин свадебныя песни из Псковской губ. Таким образом, собрание Киреевскаго обнимало почти все великорусски губернии и захватывало часть южных, кроме того в состав его вошло значительное количество песен белорусских. Киреевский своим личным трудом, или за плату из своих личных средств при помощи местных сил, собрал и записал до 500 народных песен из белорусских областей: «от Чудскаго озера до Волыни и Сурожа (Крым), от Литовскаго Берестья до Вязьмы и под Можайск».

Еще в 1833 г. пишет Петр Васильевич поэту Языкову: «Знаешь ли ты, что готовящееся собрание русских песен будет не только лучшая книга нашей литературы вообще, но что оно, если дойдет до сведения иностранцев, в должной степени, и будет ими понято, то должно их ошеломите так, как они ошеломлены быть не ожидают!» Далее он говорит, что «в большей части западных государств живая литература преданий почти изгладилась». Он перечисляет европейское сборники народных песен: Вальтер Скотт собрал 77 №-ов шотландских песен. Шведских собрано и переведено на немецкий язык 100 №-ов.Датский сборник не превосходит этого количества. Французских песен не существует. Итальянский беден в поэтическом отношении и включает 100 №-овиспанских : в одном 68 №-ов, в другом 80Англия известна своей бедностью и немецкий сборник ничтожен.А «у нас, если выбрать самоцветныя каменья из всех наших песенников, загроможденных сором (а это, по моему мнению, необходимо) то будет 2000!» Здесь он не считает те песни, которыя ему привезет Пушкин, кроме доставленных ему 40 номеров и других из Рыльска от некоего Якимова. Затем он сообщает, что предисловие к сборнику обещано самим Пушкиным. Издать берется Смирдин на свои средства. Цифры, указанныя выше соответствовали началу собирания. Под конец жизни Петра Васильевича число нумеров увеличилось в несколько раз.

В течение 25 лет П. В. неослабевающей любовью трудился над песнями. Этот труд сопровождал его всюду; он корпит над песнями и в Симбирской деревне Языкова, и на водах заграницею. А было отчего охладеть! Самый способ его работы: установление идеальнаго текста песни с подведением всех вариантов требовал неимоверной усидчивости и крайне утомительнаго напряжения мысли: работа подвигалась черепашьим шагом. 

Наконец, в 1848 году, после многих хлопот, удалось напечатать 55 духовных стихов в «Чтениях Общества истории и древности».

К этим «стихам» Киреевский предпослал предисловие: «Русския песни», говорил он здесь, «можно сравните с величественным деревом, еще полным сил, и красоты, но уже срубленным: безчисленныя ветви этого дерева еще покрыты свежей зеленью, его цветы и плоды еще благоухают полнотою жизни, но уже нет новых отпрысков, нет новых завязей для новых цветов и плодов. А, между тем, прежние цветы уже на некоторых ветвях начинают сохнуть. Уже много из прежних листьев и цветов начинают облетать, или глохнуть под бледной зеленью паразитных растенни».

Киреевский объясняет, что в его собрание вошли только песни старинныя, настоящия, те на которых сказалось влияние городской моды, исключены. Кроме того было напечатано еще в Московском Сборнике в 1852 г. в первом выпуске: четыре песни и во втором выпуске двенадцать песен. Т. обр., при жизни Киреевскаго свет увидели только всего 71 песня из нескольких тысяч им собранных. Как раз после 1848 г. очень усилилась строгость в отношении печатания памятников народнаго творчества. «Великому печальнику за русскую землю», как называл Петра Васильевича Хомяков, не удалось завершите того дела, на которое он положил все свои силы.

Народное творчество является не только ценностью для историка, изучающаго древний быть, или для поэта, как источник вдохновения, но значение его, этого творчества, в том, что в нем выявляется дух народа. В своих песнях и былинах, разсыпая, подобно сверкающим драгоценным камням, свои эпитеты, как «красное солнце», «сине море», «мать сыра земля», он недаром назвал свою родину «Святой Русью», или «Свято–русской землей».

«И то, во что излился дух», говорит проф. И. А. Ильин, «и человек, и картина и напев, и храм, и крепостная стена становится священным и дорогим, как открывающейся мне и нам, нашему народу и нашей стране лик Самого Божества». И он продолжает: «Родина есть нечто от духа и для духа. И тот, кто не живет духом, тот не будет иметь Родины; и она останется для него навсегда темной загадкой и странной ненужностью. На безродность обречен тот, у котораго душа закрыта для Божественнаго, глуха и слепа. И если религия прежде всего призвана раскрыть души для божественнаго, то интернационализм безродных душ коренится прежде всего в религиозном кризисе нашего времени».

Так точно мыслил и Петр Васильевич Киреевский, отдавший свою жизнь служению идеи Святой Руси.

Немного от себя. 
Мой отец знал много народных песен. На пенсии он чинил и вязал рыболовные сети. Сядет у окна, оденет очки, начинает работать и петь. Неполный список тех песен, которые он пел:

Глухой, неведомой тайгою.
Ермак.
Из-за острова на стрежень.
Когда б имел златые горы. 
По диким степям Забайкалья.
По Муромской дорожке. 
Последний нонешний денёчек.
Раскинулось море широко.
Славное море — священный Байкал.
Вот мчится тройка почтовая…
Окрасился месяц багрянцем.
В низенькой светёлке.
И ещё многие известные песни. Но некоторые песни мне нравились особенно.

Когда я на почте служил ямщиком. 
Как мне было жалко и ямщика и её!

«Под снегом-то, братцы, лежала она… 
Закрылися карие очи. 
Налейте, налейте скорее вина, 
Рассказывать нет больше мочи».

Бывали дни весёлые. Хорошо помню эту песню. Всё было действительно хорошо, пока купец не посватался к деве черноокой:
«Мелькнула мысль злодейская,
Впотьмах блеснул топор,
Простился с отцом, с матерью
Сам вышел через двор».

Раз полоску Маша жала. Хулиганская песня.)) Тоже очень нравилась, сам пел. Только не понимал, почему взрослые смеются.
«Муж с свекровью долго ждали, 
Меж собою рассуждали, 
Выжнет Маша, эх, выжнет Маша».

Степь да степь кругом. Трогательная песня:

«Ты товарищ мой, не попомни зла, 
Здесь в степи глухой схорони меня».

Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне. Всю песню почти не помню, только несколько строк. А ощущение, что я знаю её всю.

«Где младший сын — в тринадцать лет —
Просился на войну.»

«Молитесь, женщины, за нас —
За ваших сыновей…»

Хаз-Булат удалой. Одна из самых моих любимых песен. Что я понимал в детстве в этой истории? Наверное, просто чувствовал.

«Тут рассерженный князь
Саблю выхватил вдруг, —
Голова старика
Покатилась на луг».

Но самая моя любимая называлась «Ванька ключник». Приведу её полностью: 

Ванька ключник.

В саду ягода малина
Под закрытием росла,
А княгиня молодая
С князем в тереме жила.

А у князя был слугою
Ванька-ключник молодой,
Ванька-ключник, злой разлучник,
Разлучил князЯ с женой.

Он не даривал княгиню,
Не златом, не серебром.
А приманивал княгиню,
Своим беленьким лицом.

Ванька с нянькой поругался, 
Нянька князю донесла. 
Князь дознался, догадался, 
Посадил ВанькУ в тюрьму.

«Ах, вы, слуги, мои слуги, 
Слуги верные мои, 
Вы пойдите, приведите 
Ваньку-ключника ко мне».

Вот ведут, ведут Ванюшу,
На нем кудри ветер вьет.
На нём шелкова рубаха,
К белу телу так и льнёт.

Рсскажи ка, мне сын вражий,
Сколько лет с княгиней жил.

Ничего то я князь не знаю, 
И не ведаю про то.

Про то знает лишь подушка,
Да перина пухова.
Ещё знает лишь Ванюшка,
Да княгиня молода.

Дальше у отца песня обрывается. У Крестовского в его стихотворении Ванюшу повесили, а княгиня сама на ноже скончалась. А может, отец до конца и не пел. Потому, что эта песня на меня производила сильное впечатление. Когда плакал и не мог успокоится, отец брал меня на руки и пел эту песню, то сразу я прекращал плакать. Мне тогда было 2-4 года. Отец петь прекращал, я тут же начинал плакать. Так мне потом мама рассказывала.

Каждая песня — целая история. Почему всех было жалко? Видимо прав Розанов, когда сказал, что «всякий человек достоин только 
жалости».

https://yarodom.livejournal.com/1412250.html?ysclid=ldzo4wefv152168312