Елена НовоселоваЮрий Кублановский — российский поэт, советский эмигрант, высоко оцененный Иосифом Бродским и Александром Солженицыным. Его новые стихотворения отсылают к гражданственной лирике великих русских поэтов. Почему он думает, что Россия сейчас переживает благополучный период своей истории? Как относится к выбору покинувшей страну интеллигенции? И почему сам не уехал?
Юрий Кублановский: Русская литература живет под углом вечных беспокойств. / Александр КорольковЧИТАЙТЕ НАС НА DZEN.RUСделайте RG.RU вашим источником новостейДобавитьСообщить об опечатке
Юрий Михайлович, вы как-то сформулировали, что русский интеллигент — это тот, кто совмещает открытость свободе и миру с пониманием важности традиционных для России начал, с размышлениями о том, что такое человек и что такое чувство родины. Как вы относитесь к выбору тех, кто уехал и осуждает Россию в ее отстаивании своих ценностей?
Юрий Кублановский: Как же я могу относиться к их выбору? С горечью, что человек неразумно, на мой взгляд, распорядился своей судьбой и ее возможностями. Впрочем, с уехавшими меня судьба развела намного раньше — сразу после Крыма. Просто в голове не укладывается их возмущение тем, что Крым не позволил себя украинизировать, и вернулся в Россию. У этих людей, видимо, вместо русского сердца в груди либеральная догматика. Очевидно, те, кто всегда находится в дежурной оппозиции государству, переходят черту и в конце концов оказываются уже в оппозиции к Родине как таковой. Я эту черту никогда не переходил. Сегодня они уехали в морально и социально агонизирующую Европу, и думаю, что им там будет несладко.
Честный человек не может сегодня без боли в сердце воспринимать то, что происходит на Донбассе. Смотреть на разбитые остовы домов, имея в душе нашу историческую память, невыносимо. С кем бы сегодня был дорогой вашему сердцу консервативный либерал Александр Сергеевич Пушкин?
Юрий Кублановский: Тут и думать нечего — с нами. Перечитайте «Бородинскую годовщину» и «Клеветникам России». Он счел нужным даже издать тогда эти стихи отдельной брошюрой, несмотря на иронию таких своих приятелей, как князь Вяземский. Тут комментарии излишни.
Говоря словами Баратынского, поэзия — это задание Бога поэту. Вы сегодня пишете стихи о войне. «Отдымят кострища кварталов,//заслезится на окнах копоть,//воспалённые ссадины побледнеют на лицах пленных,// как польётся благовест над округой,//отпоют живые погибших,//прирастёт своим же Отчизна…» Как рождаются такие образы? Если представить стихотворения одной большой картиной, в какой она будет цветовой гамме?
Юрий Кублановский: Уж точно я не пишу стихи по общественному запросу, но, разумеется, как гражданин я живу переживаниями войны и ощущением потерь. Месяц назад побывал во Владивостоке и поклонился недавно ушедшим героям. Все это во мне живет и, естественно, отражается на стихотворных смыслах. Вряд ли можно говорить про общую гамму: слишком велик контраст между тем славным уголком на Оке, где мне выпало коротать последние годы, и тем, что происходит сегодня на Украине. Вообще, если где-то лет до шестидесяти стихотворение было суть откровением, а когда напишешь, несказанная нисходила радость, то сегодня новое стихотворение — это скорее сочинение, вызывающее удовлетворение точностью найденного слова и того, что хочешь сказать.
Вы постоянно были в оппозиции: сталинистам, советским патриотам, западным ценностям, искусству постмодерна… Наверное, и сегодня есть то, что вам не нравится в России. Почему не уехали?
Юрий Кублановский: Вы знаете, быть может, это вас и удивит, но скажу прямо: Россия сейчас переживает в целом весьма благополучный период своей истории. Я много езжу: провинция живет пусть и трудно, но очень достойно.
Даже в сравнительно благополучном 1913 году бедности было все-таки, видимо, больше, чем сегодня… В России не погибла религия. Для меня это очень значимо: важно чувствовать определенную церковную атмосферу. Одним словом, я дома. И другой дом мне не нужен.
А вы свободны? Большая и любимая многими певица назвала всех, кто остался со своей страной, рабами…
Юрий Кублановский: То, что она, по-моему, неумна — это эмпирический факт. Рабом я не был ни при советской власти, ни в криминальную революцию. А сегодня тем более никто этого от меня не требует, к этому меня не вынуждает… Просто, оставаясь свободным, я остро чувствую свои обязанности… Как хорошо сформулировал философ Семен Франк: «В сущности у человека есть одно главное право: право добросовестно выполнять свои обязанности».
Свобода и свободолюбие. Есть специфика восприятия этих ценностей у нас и на Западе сегодня?
Юрий Кублановский: Я определяю себя как свободолюбивого консерватора. Это то, что исповедовал в последние годы Пушкин, что разрабатывала русская философия. Личная свобода — да. Но — ограниченная государственными, моральными и религиозными рамками. На Западе сегодня другое. Либерализм дошел до разврата. Можно сказать без преувеличения, что Содом и Гоморра — его сегодняшний идеологический фетиш, вполне даже официальный. Это не свобода, а разложение личности и социума в целом.
Зная европейский мир изнутри, что вы думаете о тамошнем обществе? Оно консолидировано против России?
Юрий Кублановский: Мне, по правде сказать, хочется запомнить Европу той, какой она была в конце прошлого века: с еще не растерянным национальным колоритом в каждой стране и их столицах, с чистотой на улицах, шармом и, пусть и относительным, благородством. А теперь антисанитария и схематизация всего и вся: от кафе, ресторанов — до магазинов и улицы. Я помню еще ту Европу, где в каждом квартале были съестные лавочки с не повторяющими друг друга деликатесами, элитные маленькие кинозалы и минимум нахрапистых чужаков эмигрантов. Так было в Париже, так и в Лондоне. Теперь все иначе, и многие кварталы этих столиц не похожи на многовековые европейские культурные кластеры.
Солженицын называл «желтым колесом» мировоззрение современного художника, когда он уже на уровне замысла держит руку не на пульсе отечества, а на пульсе конъюнктуры. Он, как во многих своих прогнозах, был прав?
Юрий Кублановский: Конечно, очень точное определение. Вместо красного колеса советской идеологии по России покатилось желтое колесо масскультуры и шоу-бизнеса. А если говорить о чем-то более значительном, то это были произведения без катарсиса, чернушные, депрессивные. Конечно, случались и большие удачи. Но все они тонули в густой субстанции желтизны. Кстати, многие из тех, кто тогда определяли культуру, сегодня бежали. Так что есть шанс, что она станет наконец-то чище.
Поэты, писатели, художники, интеллигенция должны нести ответственность за то, что происходит кругом? Или у них другие задачи? Более конкретные, профессиональные, постмодернистские?
Юрий Кублановский: Есть разные типы дарований. Есть «муза гнева и печали», есть лирика, полностью живущая поиском красоты. Так было, во всяком случае, до революции. Но самые значительные творческие миры — это когда в них на равных присутствует и то и другое, так было у Пушкина, у Лермонтова, у Тютчева, Блока и Мандельштама. Впрочем, кому что дано — тут уж ничего не попишешь. И все-таки русскую литературу имморальной в целом не назовешь. Кто-то точно определил, что она «живет под углом вечных беспокойств». Убежден, что это драгоценное ее свойство. Его не надо терять, но не надо и эксплуатировать в целях дискредитации социальной жизни.
Интеллигенция прописалась в соцсетях и на площадях. И могут ли площади, например, сегодня в Тбилиси, решать судьбы государств?
Юрий Кублановский: Справедливости ради скажем, что, к сожалению, решают не столько площади, сколько методички по цветным революциям и жадные до гигантских денег пройдохи. Результаты, как правило, душераздирающи и плачевны. Та же Украина была процветающей советской республикой. Украинцы жили зажиточнее русских. И во что она превратилась?! Череда майданов и хищники, приходившие на их волне к власти, полностью разорили ее. Но поражает, конечно, быстрота зомбированности того или иного народа, иначе как одержимостью это не назовешь.Справедливости ради скажем, что, к сожалению, решают не столько площади, сколько методички по цветным революциям и жадные до гигантских денег пройдохи
В одном из интервью мы говорили с вами, что традиционной интеллигенции — уютней в провинции. То есть вы тогда отделили ее от столичной интеллигенции. Эта пропасть, с вашей точки зрения, сейчас расширилась?
Юрий Кублановский: Я и теперь могу судить только по себе: мне в провинции теплее и уютней. Тамошняя интеллигенция делает очень значительные дела: музейщики, журналисты, православные активисты, культурные энтузиасты — все это составляет соль тех провинциальных городов, в которых я бываю. А какие музеи! Я только что вернулся с Дальнего Востока: музеи там — просто чудо. И не только во Владивостоке. Выступал в Находке. Кстати, я был вторым за всю культурную историю Находки поэтом, там читавшим стихи. До меня только Евтушенко. Какой там музей! Это не мертвое собрание раритетов, а живой и пульсирующий гуманитарный и исторический организм. То же самое и в Хабаровске, и в других городах, в том числе в городах Центральной России, конечно. Наряду с церковными приходами это живые очаги русской жизни. Нет, в культурном отношении Россия не обессилена. Жизнь в ней пульсирует, а не тлеет.
Вы пообещали, что опубликуете свой очень острый дневник, где «слишком много злободневного и уязвляющего» лет через 15. Готовы?
Юрий Кублановский: Еще не решил. Но вообще, эпистолярное наследие, а главное, дневники читаю с огромным интересом и даже наслаждением. Вот сейчас, например, перечитываю отроческие записи покойного питерского поэта Елены Шварц. Ее мама много лет была легендарным завлитом в Ленинграде в театре у Товстоногова. 4 января 1963 года она подсадила 14-летнюю дочь в машину к актерам этого театра. Лена записывает: «Я поехала домой с Дорониной и Басилашвили. Доронина — какая-то неземная, словно с Венеры. И все же знает все и понимает. Басилашвили — обыкновенный, спокойный, хороший парень. Ей, наверное, все равно было, за кого выходить замуж. Все равно равного не найти. Она была после двух спектаклей «Горя», очень усталая». Какая прелесть! В четырнадцать лет такая чудесная зарисовка.
Увы, мои дневники в нынешней общественной напряженной атмосфере вряд ли принесут кому-то успокоение. Так что, наверное, лучше повременить.Прямая речь
Юрий Кублановский
Памяти Ольги Качуры
Где дремали в густоцветии
мальвы,
дозревала гроздьями
черноплодка,
нынче минами засеяны земли
и идут озлобленные сраженья.
А паяц, косящий под Че Гевару,
восхищая мировых межеумков,
ежедневно на убой посылает
мужиков и необученных
хлопцев.
Их пасут амбалы
в татуировках,
покрывающих сплошь торсы
и шеи,
что клубится у них в коробках
черепных, какие там дремлют
змеи?
Вглядываюсь в небритые лица,
слушаю допросное бормотанье —
неужели это те изуверы,
что стреляли нашим пленным
в колени,
окна школ превращали в доты,
руку подняли на русскую мову?
И теперь остаётся молиться
только
нам за их пропащие души,
каюсь.
Но сперва, едва забелеет зорька,
за тебя, убитая ими Ольга,
с которою не прощаюсь.